В. Г. Чернуха (СПб)

Альтернативная программа имперской политики России эпохи великих реформ

Реформы 1860-х гг. являют собою особую эпоху в истории России, когда в короткое время были проведены преобразования, расчистившие дорогу для капиталистического развития России. Они были проведены в значительной мере с участием в их разработке и осуществлении не только правительства, но и российского общества, действующего под влиянием либерально-западнической идеологии. В дальнейшем время этих либеральных реформ воспринималось российским обществом как убедительный пример преобразовательных возможностей самодержавия и одновременно  плодотворного сотрудничества власти и общества.

Однако в дальнейшем движение по общеевропейскому пути не было поддержано и это привело к тому, что с начала ХХ в. Россия вступила в полосу революций. Поэтому представляется важным — в свете постановки вопроса о полном пакете буржуазных реформ, — обратиться к программе министра внутренних дел 1860-х гг. П. А. Валуева. Эта программа была альтернативной правительственной, значительно более широкой и потому, возможно, имела гораздо большие шансы дать возможность России развиваться по крайней мере более длительное время  эволюционным путем, избежать насильственной ломки институтов власти, экономики, сословной структуры. Особенно важно, что он раньше других понял нарастание опасности имперской проблемы, верно оценил вектор ее развития и противопоставил разделяемому большинством предложению о принуждении окраин к повиновению и их подавлению, идею привлечения окраин к центру возможностью а) участия в выработке общероссийского курса политики и законодательства; б) получению окраинами трибуны для выражения своих «нужд» и их публичного обсуждения и предложения вариантов их разрешения.

П. А. Валуев представляет собою явление незаурядное, заслоненное мерами общего курса правительственной политики, к которым он оказался — по должности — причастен. Поэтому его целостная неосуществленная правительственная программа требует своего восстановления. Он был назначен министром внутренних дел в апреле 1861 г., сразу после провозглашения  крестьянской реформы как человек, с помощью которого самодержавию удастся смягчить напряжение и недовольство, возникшее в кругах поместного дворянства в связи с отобранием у него крепостных и части земель. Это вызвало громкий ропот и обвинения правительства в нарушении прав собственности, ропот и недовольство, потом не прекращавшиеся вплоть до 1917 г.

Придя в Министерство внутренних дел, он одновременно занялся двумя видами работ: текущими делами и составлением программы, которую попытался провести в основных ее пунктах. Она представляла собою органическое целое, связанные между собою меры. И это понимание необходимости единого фундамента программы и последовательности в ее осуществлении было неотъемлемой чертой его мировоззрения. Его программа включала такие пункты как преобразование законодательной, исполнительной, судебной властей, налоговую реформу с переходом к подоходному налогообложению, обеспечение диалога с российским обществом. Таким образом, в его программе прослеживается  этот путь движения от самодержавия к правовому государству, который пыталось насильственно установить российское население в начале ХХ в., противостоя императору, бюрократии, правым и «камарилье».

Особого обсуждения требует оценка  П. А. Валуева как государственного деятеля. Нынче можно найти — в зависимости от объекта рассмотрения — полярные характеристики, причем в равной мере справедливые. Хорошо знавший его военный министр Д. А. Милютин причислял его к «наиболее просвещенным нашим консерваторам».[1] Но П. А. Валуев был участником разработки и проведения многих реформ, которые в российской мировой исторической литературе получили единодушные характеристики преобразований «либеральных». Сам он считал себя либералом, и если учесть, что его программа шла дальше, чем осуществленная правительством, то за тем, чтобы признать его программу либеральной, стояли убедительные мотивы.[2]

В советской исторической литературе существовала тенденция причислять к «шестидесятникам» только радикальную часть сторонников реформ, преимущественно группировавшихся вокруг «Современника» и «Русского Слова» публицистов (Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Г. Е. Благосветлова и др.). Между тем, несомненно, что «шестидесятники»  это скорее та умеренно-либеральная часть российского общества, которая осознала необходимость проведения отложенных преобразований и ощутила себя гражданами, обязанными не ждать их октроирования, а включаться в процесс их выявления, разработки и проведения. И П. А. Валуев был одним из таких «шестидесятников», которые составили как ту общественную их часть, которая обеспечила поддержку правительству, так и ту бюрократическую группу, которая нашлась среди чиновников второй шеренги российских министерств. П. А. Валуев принял участие в таком характерном для времени явлении как распространение рукописных записок. Один из самых известных «манускриптов» (так именовались эти записки) — «Дума русского во второй половине 1855 года». В это время он был Курляндским губернатором, и его записка была своеобразным изъявлением понимания необходимости спешных преобразований и сигналом своей готовности принять в них участие. Записку отличал очень корректный тон по отношению к Николаю I, который якобы оказался не в силах противостоять времени и привносимым им «препятствиям». Записка была аналитична, демонстрировала подход к анализу недостатков управления, знание дела. Но в целом это было отрицание политики только улучшения существующих правил и наведения формального порядка. Знаменитая фраза «сверху — блеск, внизу — гниль», облетевшая всю Россию, показывала тот результат,  которым могут неизбежно завершится усилия по сохранению прежних приемов управления. В Записке отвергалась и предельная централизация, и министерская (отраслевая) изолированность, и невозможность для сановников решать «массу дел». Выход, с точки зрения автора записки, заключался в развитии принципа индивидуальной свободы, большего доверия «правления» к подчиненным.

Ни разу автор не задел ни правящую династию, ни нового монарха, и в этом, очевидно, коренился трезвый расчет на то, что его лояльность будет оценена.[3]

В Записке уже прослеживаются некоторые контуры будущей программы.

Рижский губернатор принял меры, чтобы его сочинение  стало известно в столичных кругах. Поэтому он передал Записку для прочтения своему тестю кн. П. А. Вяземскому, а тот ознакомил с нею вел. кн. Константина Николаевича, по тем временам имевшего значение и власть второго лица в государстве. Александр II, искавший на первых порах деятельных людей в кругу своих родственников и ближайшего окружения, дал вел. князю генерал-адмиралу свободу начать преобразования в Морском министерстве. Константин Николаевич сначала концентрировавший у себя наиболее пригодных для работ по либеральному реформированию отраслей управления, придал Записке особое значение, объявив своим циркуляром необходимость придерживаться в министерском отчете такой правды, как то сделано в  Записке.

Очевидно, П. А. Валуев считал, что его место — кресло министра финансов. Это была должность в то время очень ответственная, ибо окончившаяся война опустошила казну, и, во-вторых, новый император искал в то время главу ведомства. На мысль о том, что он ориентировался на Министерство финансов, говорит и его активность публициста: в 1856 г. он поместил в «Отечественных записках» (нейтральном по тем временам умеренно-либеральном журнале А. А. Краевского) статью о деятельности Французского национального банка и о Парижской ученой конторе (что было переводом статьи французского публициста Форкада), а также относительно операций Рижских городских   кредитных касс. Это был вклад П. А. Валуева в разработку конкретных форм кредитования промышленности и торговли.

Его непосредственная связь с Морским министерством проявилась в публикации в «Морском сборнике» статьи на обсуждавшуюся тогда проблему воспитания нового поколения людей.[4] Однако вместо Министерства финансов он был приглашен в Петербург М. Н. Муравьевым, тоже озабоченным поиском сотрудников нового типа, в Министерство гос. имуществ, где стал директором департамента. Это был шаг к министерскому портфелю, но назначению его в МВД предшествовала промежуточная должность — в середине декабря 1860 г. он был назначен Александром II на должность управляющего делами Комитета министров. Пробыл он там недолго, соединяя в круге своих обязанностей и заведывание делами недавно негласно созданного Совета министров. Но в разговоре императора с руководителями Министерства государственных имуществ М. Н. Муравьев как будто назвал П. А. Валуева в качестве подходящего кандидата на должность министра финансов вместо отставленного в то время А. М. Княжевича.

Министром финансов П. А. Валуев никогда не был назначен, однако, видимо, считал себя к этому готовым. Он часто выступал оппонентом нового министра финансов М. Х. Рейтерна, человека, специально подготовленного вел. кн. Константином Николаевичем для этой должности и предпринявшего длительную поездку по европейским странам с целью ознакомления с финансовой деятельностью самых крупных европейских держав. Относительно финансовой части программы П. А. Валуева отметим, что его несогласие с М. Х. Рейтерном базировалось на убеждении, что гораздо предпочтительнее в тех обстоятельствах поиск источников доходов за счет интенсивного  промышленного развития, нежели подход к государственной казне как к кошельку, который следует держать закрытым, проводя политику экономии средств и урезая расходы администрации. А в 1862 г. он, будучи министром внутренних дел и нарушая законы ведомственной принадлежности, выступил с проектом введения подоходного налога. Это мало известный проект, который для министра внутренних дел был прямо связан с не подлежавшим до того времени налогообложению российским дворянством. По порядкам той эпохи российское дворянство, отправляясь за границу, получало на свои расходы взамен бумажных денег золотую монету (российская валюта не была конвертируемой). И Валуев, озабоченный оттоком золотого запаса в тяжкое финансовое время, счел нужным предложить ввести именно для состоятельной части помещиков, проводящих время за границей (это была и своеобразная форма их протеста против крестьянской реформы), мягкий способ введения подоходного налога. Соавтором П. А. Валуева был известный политэконом И. В. Вернадский. Валуева и Вернадского, тогда издававшего научно-популярный экономический журнал «Указатель экономический», их сближали симпатии к английской государственной системе и идее разностороннего просвещения российского общества.

Подоходный налог Валуева—Вернадского был рассчитан на привлечение к платежу государственного налога в качестве первого шага: их проект предусматривал необлагаемый налогом минимум, заявительный характер сведений о доходах, пропорциональность и прогрессивность возрастания налога. Налогом облагалась недвижимость и движимость, приносящие доход. Ставка составляла от 2 до 5% дохода. Падал он на помещиков, торговцев, промышленников, людей свободных профессий. Валуев исходил из того, что Россия еще не созрела для введения всеобщего и универсального подоходного налога, но должна к нему идти, постепенно вовлекая все население страны.

Непривычность налога смягчалась тем (кроме низкой ставки), что налогоплательщик сам объявлял сумму налога, его сведения не подлежали проверке и оглашению, хотя факт сокрытия преследовался штрафом и мог быть установлен судом. Разумеется, такая новая для России форма налогообложения требовала создания особого института налоговых комиссаров, и авторы предполагали его введение на началах выборности комиссаров дворянством. Несомненно, что это была попытка продолжить путь к всеобщему подоходному налогообложению, которое в 1862-г. должно было сделать лишь первые шаги. Подоходный налог, превращавший все, в том числе и дворянское, сословия в налогоплательщиков, в глазах просвещенных людей был напрямую связан с парламентским правлением, ибо налогоплательщики европейских государств там распоряжались — через парламент —  государственными расходами.

Этот проект, рассмотренный в Комитете финансов, был отвергнут. Отклонить проект было нетрудно в пору общих жалоб на безденежье и на разрушение хозяйственных отношений, возможно временное, но неизбежно привносимое  крестьянской реформой.

Валуев неслучайно предлагал вторжение в сферу податных привилегий дворянства: в это время он уже проектировал движение к представительству и пытался доказать это императору. Он проектировал превращение Государственного совета в двухпалатное представительное учреждение, где общее собрание и департаменты сохранились в прежнем виде, но создавалась и палата депутатов из выборных деятелей от дворянства, духовенства и городов. Они участвовали в обсуждении части проектов, которые затрагивали их положение и таким образом могли высказать свои пожелания и аргументы. Но утверждение решения и тем самым превращение его из «мнения» в закон оставалось в руках императора. Потому понятно, что когда П. А. Валуев отрицал, что это проект «конституционный» и уверял императора, что тот лишь упрочивает свою власть абсолютного монарха, то министр не грешил против истины. «Оселком» для проверки на «конституционность» служил критерий ограничения власти самодержца, лишение его каких-либо  властных полномочий и предоставления их кому-то другому. Здесь же, как подчеркивал министр в своем проекте,[5] об этом не говорилось. Но поскольку его идея постоянного развития законодательства им не раз упоминалась, будучи для его бесспорной, то очевидно, что эта реформа Государственного совета создавала возможность расширения представительства граждан, их компетенции, преобразования Государственного совета в любое время из законосовещательного в законодательное учреждение. Мысль о том, что единовластие отжило свой век, разумеется, не произносимая им в присутствии коллег-министров и монарха, в его личных бумагах повторяется неоднократно.

Валуевский проект преобразования Государственного совета должен был мягко перевести Россию из разряда абсолютистских государств в категорию государств правовых с политическими правами граждан, их участием в решении собственных проблем через депутатский корпус. Но одновременно — и это кажется заслуживающим особенного внимания в настоящее время —  решить тогда только надвигавшуюся имперскую проблему. Дело в том, что в XIX в. Россия не только не завершила еще формирование своей территории, но даже находилась в процессе присоединения в пограничных областях территорий других государств. В первой четверти XIX в. к России были присоединены вел. княжество Финляндское (1809) и Царство (Королевство) Польское, в 1812 г. в составе России оказалась Бессарабия, отторгнутая затем по Парижскому миру. На юге шла длительная война за «владычество» над Северным Кавказом. Согласно менталитету людей XIX в. любое увеличение территории Российской империи было само по себе благом, поэтому российские монархи гордились военными успехами, верили, что присоединенные государства окажутся в благоприятном положении и не доставят России сложных проблем, тем более, что большинство присоединенных окраин находилось на более низком уровне развития, а, следовательно, могло воспользоваться достижениями более сильного и цивилизованного государства.

В 60-е годы XIX в. имперские проблемы: рост национального самосознания, формирование национальной политической элиты, выдвижение требований национального языка, вероисповедания, обучения, литературы, большей свободы вплоть до отделения и независимости существования — еще не стали предметом правительственных забот. Они еще только изредка проявлялись отдельными эпизодами. Прежде всего заявила о своих национально-освободительных настроениях Польша. В Варшаве подспудно назревавшее освободительное движение стало проявляться на поверхности как раз со времени вступления П. А. Валуева в должность. И потому надо отдать ему справедливость, что он сумел в это время, когда большинство, включая монарха, военного министра и отчасти министра иностранных дел, считало, что всякого рода стремления к отделению должны быть подавлены военной силой, а участники движения наказаны в уголовном порядке (М. Н. Муравьев грозился заселить поляками «Туруханскую тундру»), заявить об альтернативе. Тогда-то министр внутренних дел и противопоставил такой точке зрения — другую, она была им сформирована в не предназначавшихся в то время для посторонних глаз словах его дневника: «Участь Варшавы решается не в Варшаве, а в Петербурге», «Идеям могут быть  противопоставлены только идеи». Вместо насилия и подавления окраин он сформулировал иной подход — окраины следует привязать к центру, обеспечить их центростремительными силами, т. е. возможностью решать свои проблемы с помощью российского центра. Представительство окраин в «палате государственных гласных» обеспечивалось выборами или назначением «от тех частей империи, на которые не распространяется действие Положения о земских учреждениях» (§ 20 Проекта).

Депутаты Государственного совета принимали участие в заседаниях, рассматривающих некоторые категории общегосударственных дел, в комиссиях, специально создаваемых для подготовки заключений по некоторым вопросам. Затем заключения докладывались председателем комиссии на заседании Съезда государственных гласных. Заключения Съезда гласных утверждались простым большинством голосов присутствовавших членов. Окончательное утверждение решения Съезда  происходит на Общем собрании Государственного совета, после чего докладываются императору для утверждения или отклонения. В приложении было указано представительство окраин: 6 человек от Прибалтийских губерний (по 2 депутата от губернии), от Земли войска Донского (2 человека), от казачьих войск (3), от Западной и Восточной Сибири (9 человек) и от Кавказского наместничества — 12.

Вся палата Государственных гласных составляла 151 депутата, из них от окраин 32 человека.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в работе Съезда государственных гласных не участвовали ни Царство Польское, ни великое княжество Финляндское. Причина этого заключалась, очевидно, в том, что они уже имели свои сеймы, только не работавшие. Утверждение проекта Валуева давало возможность возобновить заседания сейма Финляндии и Польши уже автоматически.

Как известно, проект Валуева основывался на уставах Государственных советов Польши и Австрийской империи, и это сразу же должно было ликвидировать противоречие между режимом Польши, Центральной России и европейских конституционных государств. И хотя издалека, из настоящего времени становится особенно понятно, что не может существовать вечных империй, форм власти, конституционных порядков, все же предложенный министром внутренних дел проект открывал путь для более спокойного существования Российской империи, нежели тот, который остался у российских окраин в концеXIX—начале ХХ веков. Тогда отказ самодержавия удовлетворять политические устремления окраинных народов породил такое явление как усиленная русификация, лишь стимулировавшая национально-освободительные движения. Добавим еще, что в проект легко можно было внести дополнения, расширив и представительство окраин, и перечень рассматриваемых Съездом государственных гласных пунктов повестки дня.

Сегодняшний интерес к истории империй во всемирной истории, включая и Российскую, распавшуюся позже чем другие, дает дополнительный мотив для возвращения к документу, который неоднократно привлекал внимание историков с точки зрения программы государственных реформ. Проект реформирования Государственного совета 1863 г., который трудно переоценить, ибо в то время это был единственный проект, предлагавший включить самою государственную власть в «пакет» реформируемых объектов, одновременно являлся проектом иного решения обострявшихся имперских проблем, которые в то время только начинали обнаруживаться и выступать. Это противопоставление силового решения имперских вопросов  иному принципу — компромиссному, допустить участие окраин в решении собственных дел.

В неразрывной связи с записками П. А. Валуева, проектировавшими преобразование Государственного совета в представительное учреждение, находится еще один документ, хранящийся в его личном архивном фонд (РГИА, ф. 908). Это отзыв на его проект (ноябрь 1863 г.).[6]  Прежде всего об авторстве отзыва.

Отставленный в апреле 1868 г. с поста министра внутренних дел П. А. Валуев уехал за границу, где в частности, занялся чтением и комментированием своего дневника, явно готовя его для будущего читателя. И тогда-то (в ноябре 1868 г.) он перечислил всех тех государственных деятелей, которые были им ознакомлены с его проектом реформы Государственного совета. Это были: А. Г. Тройницкий, К. И. Пален, В. А. Долгоруков, С. Н. Урусов и Д. М. Сольский.

Поскольку записка не атрибутирована в отношении авторства, на ней стоит дата 20 ноября [1863 г.], написана она была карандашом, потом обведенном чернилами, то естественно высказать хотя бы предположительно соображения относительно ее возможного авторства. А. Г. Тройницкий был товарищем министра внутренних дел и не участвовал  в продвижении проекта, В. А. Долгоруков, человек, поддерживавший министра внутренних дел, вряд ли по своему положению шефа жандармов решился оставить какой-либо документ. С. Н. Урусов, очевидно, знакомился с проектом уже в 1866 г., когда вел. кн. Константин Николаевич после очередного дворянского адреса оставил свой проект учреждения двух палат представителей. Переписка С. Н. Урусова и П. А. Валуева была опубликована и не содержит упоминаемого документа. К тому же записка явно написана до представления проекта, имевшего место в декабре в форме ознакомления (10—13 декабря 1863 г.) с нею Александра II, вернувшего ее автору с заявлением, что предложение уже было им отвергнуто в апреле 1863 г.[7] К. И. Палена Валуев как автор явно не запрашивал о его соображениях, поскольку тот в 1863 г. еще не входил в состав высших сановников и потребовался Валуеву в качестве консультанта по каким-то частностям. Вследствие такого «расклада» читателей проекта наиболее вероятным представляется авторство рассматриваемого отзыва как относящееся к Дмитрию Мартыновичу Сольскому. Это личность очень приметная, но мало привлекавшая к себе внимание. В 1863 г. Д. М. Сольский был старшим чиновником II отделения Собственного Его Императорского Величества кабинета, занимавшегося кодификацией и в таком качестве несомненно являвшегося специалистом по статусу Государственного совета и других высших государственных учреждений. Фигура Д. М. Сольского обращает на себя внимание еще и потому, что в дальнейшем ему пришлось долгое время быть государственным секретарем, дожить до революции 1905—1907 гг. и принимать — уже в качестве человека, имеющего опыт службы государственным секретарем, председателем департаментов и самого Государственного совета — в совещаниях, формулировавших статус Государственной думы в России и влиявших на содержание «Основных законов» 1906 г. Итак, предположительно, автором записки-отзыва мог быть Д. М. Сольский. Записка неизвестного автора называется «Заметкой по прочтении проекта». В ней содержалось несколько пунктов, составленных профессиональной рукой, что является еще одним косвенным аргументом в пользу авторства Д. М. Сольского. Два первых пункта прежде всего обращают на себя внимание. Пункт первый касается названия второй депутатской палаты, проектируемой Валуевым и называемой им «Съездом государственных гласных». Автор отзыва предлагает: («Не правильнее ли бы было») назвать палату «Государственной Думою».

Пункт 2-й его соображений касается компетенции «съезда гласных» и ближе всего приближается к формулировке о бюджетном праве парламента. Анонимный автор пишет: «Не следует ли точнее постановить, что никакой новый налог и никакое изменение тарифа не должны быть устанавливаемы без предварительного обсуждения государственными гласными; а равным образом, что все сверхсметные средства, утверждаемые в отсутствие гласных, должны быть представлены на их обсуждение в первом следующем затем их собрании».[8]

Другие пункты относятся к уточнению срока собраний гласных («для воспрепятствования излишнего разглагольствования») и о включении пункта о праве верховной власти закрывать и распускать съезд (собираемый на год), когда и если власть признает такую меру «нужной». Последующие пункты касаются статуса вводимых в депутатскую палату «преосвященных», включение в состав гласных государственного контролера, права губерний назначать посланцам от губерний «содержания», о числе государственных гласных и некоторые другие.

Но важно, что в целом автор отзыва вполне одобряет законопроект министра внутренних дел, который он, по-видимому, считает вполне реальным: «Общий состав проекта, — заключает он, — я нахожу вполне соответствующим настоящим потребностям государства и возможным в исполнении».[9]

П. А. Валуев, обнадеженный уклончивостью Александра II в апреле 1863 г., видимо, тоже считал свой проект вполне реальным для «высочайшего» одобрения и обсуждения в обычном порядке. Однако император, уже успокоенный на счет как своих отношений с поместным дворянством, сплотившимся в это время вокруг монарха ради подавления национально-освободительного движения в Царстве Польском, так и на счет перспектив этого подавления и увидевший нежелание европейских держав начинать военные действия в поддержку Польши, не стал выносить проект Валуева на обсуждение своего ближайшего окружения. Текущие успокоительные настроения монарха оказались более убедительными, нежели стратегические соображения министра внутренних дел, и альтернативная программа государственно-правовой и имперской политики была тогда отвергнута.

У Александра II были личные основания для отклонения этой программы, как у министра внутренних дел, руководствовавшегося общегосударственными потребностями, были гораздо более дальновидные расчеты. Он и в ноябре—декабре 1863 г., несмотря на удары, нанесенные освободительному движению против борющихся поляков, продолжал видеть угрозу опасности, не преодолеваемой, а лишь загоняемой внутрь. Его идея сплочения имперских частей с помощью создания привлекательности именно такого государственного устройства России, при котором ее население может влиять на решение собственных проблем в приемлемом для него направлении и одновременно ощущать себя ответственным за судьбы государства, была явно более далеко идущей нежели круг подготовленных реформ.

Можно спорить о том, насколько решал проблему модернизации власти и одновременно альтернативу ведения имперской политики проект П. А. Валуева, касающийся реформы Государственного совета, но представляется очевидным, что он являлся альтернативным той позиции неприятия реформы государственной власти и «силового» управления окраинными частями империи, которые взяли верх в 1860-е годы в правительстве и обществе и в итоге привели к взрыву страстей в 1905 г.

Несомненно, что в основе его программы лежала умозрительность и иллюзия, что такого рода уступка будет воспринята и поддержана лояльными элементами российского общества. Возможно, что такого рода уступка была бы только поводом(как это случилось в 1905 г.) для выдвижения более широких требований. Однако в пору буржуазных преобразований 1860-х годов у российской власти еще был некоторый запас времени, который, будь он последовательно реализован методом постепенного укрепления гражданских свобод и институтов правового государства, имел шанс направить движение по эволюционному пути. Для имперской России, как представляется, этот проект важен двумя своими сторонами: попыткой обеспечения диалога центра и окраин и предоставления ее населению, крайне замедленно реагирующему на преобразования, время для постепенного привыкания к сотрудничеству власти и общества и восприятию аргументов разных сторон.

[1] Милютин Д. А. Воспоминания. 1868—начало 1873. Т. 7. М., 2006. С. 308.

[2] Н. Н. Фирсов о Валуеве отзывался — «один из вожаков так называемой либеральной партии западников» (Исторический вестник. 1910, январь. С.88). Зато В. П. Мещерский характеризовал Валуева как человека, стоящего «вне партий» (Мещерский В. П. Мои воспоминания. Ч. 1. Б/г., б/м. С.         ).

[3] Русская старина. 1893. № 9. С. 503—514.

[4] Морской сборник. 1857. № 27.

[5] См.: Вестник права. 1905. № 9. С. 235—269.

[6] РГИА. Ф. 908. Оп. 1. Д. 198. Л. 44—45 об.

[7] Валуев П. А. Дневник. Т. 1. М., 1961. С. 261.

[8] РГИА. Ф. 908. Оп. 1. Д. 198. Л. 44.

[9] Там же. Л. 45 об.