Рубрика: II. Власть и общество

  • Старшие славянофилы и власть

    Б.Ф.Егоров.

    Под старшими славянофилами подразумеваются основатели учения А.С.Хомяков и И.В.Киреевский, чьи программные статьи были написаны в 1839 году, и их окружение 1840-х – 1850-х годов: П.В.Киреевский, К.С.Аксаков, И.С.Аксаков, Ю.Ф.Самарин, Д.А.Валуев, А.Н.Попов, А.И.Кошелев и еще несколько человек. Для ознакомления со сложной системой славянофильских воззрений автор этих строк отсылает к своим статьям «Славянофильство» («Краткая литературная энциклопедия», т. 6, 1971) и «Славянофильство, западничество и культурология» («Ученые записки Тартуского университета», вып. 308, 1973), затем неоднократно переиздававшимися; последнее издание: Егоров Б.Ф. От Хомякова до Лотмана. М., 2003.

    (далее…)
  • Русская интеллигенция и проблема народовластия

    Белова Е.И.

    На рубеже XIX и XX вв. активно шел процесс складывания российских политических партий, выработки их программ, тактики. Вопрос  о власти, будущем государственном устройстве России особо занимал умы русской интеллигенции.

    Писатели, публицисты,  общественные деятели, объединившись вокруг авторитетного и популярного журнала «Русское богатство», считая основной задачей интеллигенции достижение условий для всестороннего и свободного развития личности и народных масс, также занимались теоретической разработкой вопросов будущего государственного устройства России. Их идеалом было такое государство, при котором благополучие народа являлось бы основной целью власти

    (далее…)
  • Проблемы освещения карательной политики Советского государства в отечественной и зарубежной историографии

    М.Э. Жаркой, кандидат исторических наук, соискатель кафедры истории России и зарубежных стран РГИ Санкт-Петербургского Государственного университета

    Карательная политика как составная часть политики государства всегда привлекала к себе пристальное внимание ученых, политиков и общественных деятелей Тема наказания (кары, репрессии) являлась острой и социально болез­ненной для российского общества. Проблема же так называемых «сталинских ре­прессий» активно стала использоваться в противоборстве за власть сил различ­ной, в том числе радикально настроенной, политической ориентации. Это не мог­ло не найти отражения в противостоянии представителей различных научных школ в философии, истории, юриспруденции и других социально — гуманитарных наук.

    (далее…)
  • Императорский двор как социальный институт русского общества в конце ХVIII – первой половине ХIХ века

    Л.В. Выскочков

    Повышение внимания с конца 1980-х гг. в отечественной историографии интереса к истории императорской фамилии, дворянства, его социальных институтов, а также истории повседневной жизни русского общества вызвали интерес и к Императорскому двору. После большого перерыва [1] стали появляться исследования, специально посвященные Императорскому двору[2], переиздаваться подзабытые мемуары, хотя в концептуальном аспекте тема остается разработанной недостаточно.

    (далее…)
  • Совет министров, его политическая роль в Российской империи

    Совет министров, его политическая роль в Российской империи

    Р. Ш. Ганелин

    Самодержавный характер государственного строя дореволюционной России в ее публицистике, оказавшей свое влияние и на историографическую традицию (оно ощутимо и в советской и постсоветской науке), связывался, прежде всего, с отсутствием в стране до 1905 г. народного представительства. Серьезных сомнений в том, что запоздалое его введение и так и не налаженное взаимодействие с ним верховной и правительственной власти стали одной из причин гибели старого строя, быть не должно, несмотря на то, что выдающийся русский историк Б. А. Романов, как бы иронизируя, подчеркивал, что у некоторых деятелей освободительного движения «представления о государственности не простирались дольше ближайшего полицейского околотка». С другой стороны, те представители высшей бюрократии, которые причисляли себя к реформаторам, видели — отнюдь не только в эмигрантских воспоминаниях — важнейший недостаток государственного строя страны в отсутствии до 1905 г., а затем несовершенстве так называемого «объединенного министерства» (иногда говорилось «объединенное правительство»). При этом имелся в виду Совет министров, созданный при Александре II в эпоху великих реформ. По законам 1858 и 1862 гг. созывать его и председательствовать в нем мог только император. Александр III в течение некоторого времени делал это, а затем прекратил. Николай II не созывал совета министров до январских событий 1905 г., хотя еще до них разработка проекта нового законодательства о Совете министров с целью его возрождения началась в комиссии под председательством С. Ю. Витте.

    (далее…)
  • Центральный военно-промышленный комитет и Февральская революция 1917 г. К вопросу о соотношении факторов организованности и стихийности.

    С.В. Куликов

    Одной из ключевых проблем истории Февральской революции 1917 г. является вопрос о соотношении факторов организованности и стихийности во время событий 23-27 февраля в Петрограде[1]. Значимость этой проблемы предопределяется парадоксом, который характерен едва ли не исключительно для Второй русской революции. Если все остальные революции, в их эмпирическом плане, однозначно трактуются историками как доминирование организованности над стихийностью, то события, приведшие к падению царизма, рассматриваются как факты своего рода светской Священной истории. В ней место божественного промысла заняла человеческая стихия, играющая роль deus ex machina всякий раз, когда необходимо объяснить необъяснимое. Хотя неадекватность подобного смешения жанров очевидна (рациональная проблема, в данном случае – проблема технологии революции, должна объясняться рационально), тем не менее, версию о стихийном характере Февральской революции разделяет подавляющее большинство исследователей, не только отечественных[2], но и зарубежных[3]. Лишь меньшинство исследователей приписывает победу революции фактору организованности, который, в той или иной степени, ассоциируется ими с Большевистской партией (И.П. Лейберов[4]), другими социалистическими партиями (М. Мелансон[5]), IV Государственной думой (А.Б. Николаев[6]), германскими агентами (Э. Хереш[7]) или масонским заговором (эмигрантская и отечественная историография[8]).

    (далее…)
  • В поисках новых приоритетов и концепций  в изучении истории дореволюционной России. (Историографические заметки).

    Б. В. Ананьич

    Историческая наука, может быть, даже в большей степени, чем другие области гуманитарного знания, подвержена  влиянию перемен в структурах власти, особенно если перемены  носят радикальный характер и связаны со сменой  идеологических ориентиров. Власть ищет в событиях прошлого подтверждения своей легитимности, а общество — ответа на  волнующие его вопросы современности. В связи с этим  происходит выбор приоритетных направлений и тем в изучении отечественной, а также и всеобщей истории.

    (далее…)
  • «Радикальный гуманист» Дмитрий Дриль (К истории преобразования пенитенциарной системы в России)

    Л.А. Булгакова

    На политическом небосклоне России Дмитрий Андреевич Дриль не был звездой первой величины. В ряду российских реформаторов он занимает скромное место, но без таких честных, энергичных и преданных своему делу тружеников осуществление реформ в России было бы невозможно. Коллега и товарищ Дриля по Психоневрологическому институту и Юридическому обществу при С.-Петербургском университете, председатель Всероссийского союза учреждений, обществ и деятелей по общественному и частному призрению С.К. Гогель предрекал, что его имя золотыми буквами будет вписано на страницы русской культуры.[1]

    (далее…)
  • Власть и проблемы благотворительности

    Афанасьев В.Г.

    Одной из наиболее характерных особенностей современной России является повышенный интерес к проблемам благотворительности, занимавшей заметное место в дореволюционной жизни нашего государства. Этот интерес заметен как по линии организации и развертывания активной деятельности многочисленных благотворительных фондов и организаций, так и по линии все возрастающего количества научных трудов и диссертаций как по проблемам благотворительности в целом, так и по отдельным наиболее ярким благотворителям России. Результатом этого интереса стало появление специальных работ историографического характера, которые носят обобщающий характер и намечают пути для новых исследований[1].Власть и проблемы благотворительности

    Более чем 70-летний перерыв повышенного внимания к проблемам российской благотворительности во многом объясняется тем, что не только власть в разное время, по-разному, оценивала это явление, но даже современные социологи, политологи, историки, философы и экономисты ведут дискуссии о предмете и сущности благотворительности[2]. Это отчасти нашло свое отражение в терминологии, которая включала в себя не только смысловую нагрузку, но и политические аспекты своего времени. Так, одно из первых определений этого понятия мы встречаем в трудах выдающегося русского ученого, почетного члена Петербургской Академии наук, В.И. Даля, 53 года проработавшего над составлением «Толкового словаря живого великорусского языка»: «Благотворительный о человеке: склонный к благотворению. Под этим обычно разумеют: готовый делать добро, помогать бедным; об учреждении, заведении: устроенном для призрения дряхлых, увечных, хворых, неимущих, или ради попечения об них». Похожее определение дается в энциклопедическом словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Эфрона. Изданный через 20 лет товариществом братьев Гранат другой энциклопедический словарь акцентирует внимание на оказание помощи со стороны частных лиц и обществ, а не только государства, на желательность такой помощи и на выяснение причин, по которым людям нужна благотворительная помощь и поддержка.

    После прихода большевиков к власти уже в первом правительстве, образованном 25 октября 1917 г. появился наркомат государственного призрения для оказания различной помощи в первую очередь инвалидам войны, которых в условиях военного времени было предостаточно, а также их семьям, старикам и несовершеннолетним. Кроме того, в его функции входили вопросы охраны материнства и детства. 27 апреля 1918 г. наркомат получил новое название и стал Наркоматом социального обеспечения, которому помимо своих первоначальных функций было поручено принять на себя решение всех вопросов, связанных с пенсиями и пособиями. Это изменение названия не было пустой формальностью, а означало переход новой власти от учета старых традиций и даже направлений благотворительной деятельности к сугубо государственному регулированию вопросов социальной политики в соответствии с подходами партии большевиков.

    Этот переход повлек за собой резкое изменение отношения власти к проблемам благотворительности, которая стала рассматриваться только как явление присущее лишь капиталистическому миру, социальная структура которого обуславливает хроническое пребывание значительной части общества в состоянии бедности и нищеты. Политика властей в этом вопросе нашла отражение и в терминологии. Если в первых двух изданиях Большой Советской Энциклопедии, выходивших соответственно в конце 20-х и во второй половине 40-х благотворительность, рассматривавшаяся как помощь, лицемерно оказываемая представителями господствующих классов некоторой части неимущего населения, то в третьем издании БСЭ, вышедшем в 70-е годы, о таком явлении как благотворительность вообще ничего не было сказано. Только в условиях становления и развития новой России интерес к благотворительности, как в теоретическом, так и в практическом смыслах, стал неуклонно возрастать.

    Мы не станем делать исторический экскурс о развитии благотворительности, поскольку об этом направлении российской истории и о взаимодействии власти и общества по этой проблеме имеется обширная литература. Отметим лишь, что оценивая период до 1917 г. не следует впадать в крайности: с одной стороны, не следует приуменьшать традиции и  размах благотворительности, а также благородство благотворителей; с другой стороны, это не стоит и преувеличивать. Сошлемся на мнение одного из наиболее авторитетных дореволюционных специалистов в этой области Е.Д. Максимова, который в одной из своих монографий, изданной в 1895 г. подчеркивал: «В нашем отечестве… дело общественного призрения не представляет никакой системы; мало того, — оно не имеет ни единого органа, на обязанности которого лежало бы управление по делам призрения. С одной стороны, три ведомства: Учреждений императрицы Марии, Императорского Человеколюбивого общества и Министерства внутренних дел, действуя без всякой связи между собой, не считая деятельности по благотворению, находящейся в ведении Синода, военного министерства и других; с другой стороны, множество частных благотворительных обществ и учреждений возникает и действует совершенно случайно… Понятно, что при таком числе «ведомств» и отсутствия общего центра, дело призрения не имеет соразмерности ни в действиях своих, ни в средствах, ни, наконец, единства в целом»[3].

    Как уже отмечалось, в условиях обновленной России наряду со многими положительными восстановленными традициями, значительно возрос интерес к благотворительной деятельности, чему при всех его противоречиях и недоработках содействует закон от 11 августа 1995 г. «О благотворительной деятельности и благотворительных организациях». Следствием этого стало создание разнообразных благотворительных организаций, фондов и обществ. Как и в былые времена, они призваны оказывать действенную помощь в области науки, науки, образования, спорта и других сферах, а также в материальной и духовной поддержке многих нуждающихся.

    Впрочем, это не означает, что в данной области не существует никаких проблем, а милосердие и человеколюбие будут автоматически развиваться в продолжение лучших традиций нашего народа. Рассматривая вопрос о соотношении властных структур и проблем благотворительности, следует обратить внимание на некоторые вопросы современной действительности.

    Во-первых, в дальнейшем совершенствовании нуждается действующее налоговое законодательство, являющееся, как известно, прерогативой власти. Оно должно быть направлено на стимулирование благотворительной деятельности физических и юридических лиц, чтобы она была прозрачной и контролируемой. Такой подход будет способствовать привлечению в эту сферу значительных дополнительных средств, а также избежать всевозможных ложных предубеждений в отношении проводимой работы.

    Во-вторых, учитывая слабую согласованность и координацию проводимой работы, государственные структуры, как в центре, так и на местах могли бы больше внимания уделять этому направлению деятельности, в том числе и через периодическую печать. Как ни странно, но при наличии большого числа изданий, повествующих почти о чем угодно, в России издаются в настоящее время только 10 журналов в той или иной мере освещающих проблемы благотворительности, в том числе 6 в Москве и по одному в Санкт-Петербурге, Рязани, Барнауле и Хабаровске. Если учесть, что два из них носят религиозно-просветительный характер, то этого для огромной страны явно недостаточно.

    В-третьих, с участием властных структур необходимо серьезнейшее осмысление и творческое применение как прошлого богатейшего накопленного опыта российской благотворительности, так и, что особенно важно, современного опыта передовых западных стран, в которых эта деятельность не прерывалась на десятилетия. В частности, там широкое применение получил сбор пожертвований частных граждан и организаций не только материальными, как это в основном делается в России, но и денежными средствами. Понятно, что при этом люди должны быть максимально информированы о направлениях вложений и эффективности проводимой работы.

    Наконец, на государственном уровне следует закрепить такое направление, которое было широко распространено в России до 1917 г. и до сих пор результативно используется на Западе, как получение доходов от процентов на вкладываемые бизнесменами и другими состоятельными людьми денежные средства.

    Таким образом, давая положительную оценку возрождению благотворительности в России, есть все основания полагать, что творческое и рациональное использование имеющихся ресурсов, в том числе и при активном участии властных структур, позволит ей играть все более заметную роль во благо России.


    [1] См. Афанасьев В.Г., Соколов А.Р. Благотворительность в России. Историографические аспекты проблемы. СПб., 1998; Соколов А.Р. Российская благотворительность в русском общественном сознании. Дореволюционная историография благотворительной деятельности и благотворительных учреждений. СПб., 2005; Ульянова Г.Н. Благотворительность в Российской империи. ХIХ – начало ХХ века. М., Наука, 2005. С.66-133.

    [2] Ульянова Г.Н. Указ. соч. С.8.

    [3] Максимов Е.Д. Очерк земской деятельности в области общественного призрения. СПб., 1895. С.4-6.

  • Военное ведомство и русское общество в конце XIX—начале XX вв.

    А. Н. Цамутали

    Во второй половине XIX в. так называемые деловые круги значительно расширяют сферу своего влияния и начинают, как нам представляется, заявлять свои претензии на то, чтобы оказывать свое влияние и в таких областях жизни России, как военное дело, всегда находившееся в непосредственном подчинении императора. Пример проявления такого рода претензий я вижу в издании И. С. Блиохом в начале 1890-х гг. нескольких книг, прежде всего пятитомника «Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношениях»,1 однотомника «Будущая война, ее экономические причины и последствия»2 и «Общие выводы из сочинения «Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношениях»».3

    (далее…)