С.В. Беспалов
На рубеже XIX – XX столетий и во властных структурах России, и в научных кругах, и в публицистике активизировалась дискуссия о характере аграрного развития страны и возможности реформирования аграрных отношений силами существующей власти как условия предотвращения революционного взрыва.
Прежде всего необходимо отметить, что в конце XIX — начале XX столетия в России всё более заметным становилось отставание в развитии стагнировавшего сельского хозяйства, сохранявшего в то же время свою ведущую роль в экономике страны, от ускоренно прогрессировавшей индустрии. Так, в последнее десятилетие XIX века темпы роста промышленного производства оказались примерно в 8 раз выше, чем сельскохозяйственного (130% против 17%)[1]. В таких условиях одной из центральных проблем в дискуссиях 1890-1900-х гг. стала проблема воздействия покровительственной политики по отношению к промышленности, последовательно проводившейся российским правительством ещё с 1880-х гг., на ситуацию в российской деревне. С.Ю.Витте и его единомышленники были убеждены в том, что промышленный протекционизм отвечает коренным интересам всего населения страны, в том числе и аграриев. При этом Витте являлся противником прямых государственных капиталовложений в сельское хозяйство, поскольку считал их малоэффективными, и считал необходимым воздействовать на аграрный сектор экономики прежде всего через ускорение общего экономического развития России[2].
Это убеждение разделяли многие известные правительственные и общественные деятели. Весьма характерна позиция Д.И.Менделеева, полагавшего, что само сельское хозяйство прямо нуждается в развитии обрабатывающей промышленности, поскольку, во-первых, при увеличении численности и росте благосостояния населения, занятого промышленной деятельностью, повышаются возможности для сбыта сельскохозяйственной продукции; во-вторых, «рациональное промышленное сельское хозяйство приобретает наибольшие выгоды от применения торговых и фабрично-заводских товаров, например искусственных удобрений, усовершенствованных машин и, главное, капиталов, которые нужны для сельскохозяйственных оборотов так же, как и для всякой другой промышленности»[3]. Именно поэтому Менделееву представлялся весьма «нерациональным тот ропот наших сельских хозяев противу протекционизма промышленности, который часто слышен», соответственно, «сельские хозяева, бурлящие противу капитализма, сами себе подрезывают ноги и поступают очень неразумно»[4].
Менделеев был убеждён, что государство должно заботиться прежде всего о развитии обрабатывающей промышленности; что же касается сельского хозяйства, то оно «неизбежно разовьётся само собой по мере развития других видов промышленности»[5]. По мнению учёного, добиться повышения урожайности и вообще достигнуть каких бы то ни было «усовершенствований в сельском хозяйстве… совершенно немыслимо без затраты громадных капиталов, последние же могут накопляться только при помощи развития… индустрии, или капиталистической промышленности»[6]. Важнейшими же составляющими собственно сельскохозяйственных улучшений Менделеев считал введение многополья, обильное удобрение почвы, использование машин и организацию «правильного скотоводства»[7].
Однако последовательное проведение политики промышленного протекционизма требовало серьезных жертв со стороны аграриев, что предопределило наличие серьезной оппозиции правительственному курсу. Позиция сельских хозяев по этому вопросу, пожалуй, наиболее полно отражена в материалах местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, свод трудов которых был опубликован в 1904 г.[8] По мнению многих комитетов, правительственная политика, «направленная на поднятие капиталистической промышленности, …действует в ущерб сельскому хозяйству». Свою позицию они мотивируют тем, что сельское население, и прежде всего крестьянство, являясь главным потребителем промышленной продукции, вынуждено покупать товары по явно завышенным ценам. Это же увеличивает затраты на производство сельскохозяйственной продукции, что неизбежно ведет к ее удорожанию и снижению конкурентной способности на мировом рынке. Кстати, по этой же причине многие сельхозпроизводители были недовольны и финансовой реформой Витте, приведшей к укреплению рубля и тем самым затруднившей экспорт[9]. Кроме того, российский протекционизм по отношению к промышленности вызывает в европейских странах, прежде всего в Германии, ответные меры — протекционизм по отношению к местному сельскому хозяйству, что заставляет российских экспортеров еще более снижать цены, неся при этом ощутимые убытки[10].
По мнению представителей местных комитетов, промышленность насаждается в стране «за счет ослабевших классов земледельческого населения», а фабриканты получили возможность «брать громадную косвенную подать со всего населения России»[11], причем благодаря протекционистской системе «земледельцы обречены содержать из своих скудных средств» лишь «небольшую горсть крупных промышленников»; в то же время переплачиваемые за промышленные товары огромные суммы «могли бы быть употреблены сельскими хозяевами с большей пользой для самого сельского хозяйства[12]. Кроме того, хотя протекционизм имеет смысл лишь как временная мера, в России он продолжается слишком долго и конца ему не видно; в отсутствие же конкуренции отечественных товаров с иностранными русские предприниматели, по мнению некоторых комитетов, не заботятся об улучшении качества выпускаемой продукции, в результате чего русские изделия, в особенности сельскохозяйственные машины, остаются малопроизводительными и весьма недолговечными. Аграрии сетуют и на то, что фабрично-заводская промышленность «совершенно отвлекла от земледелия и рабочие руки, и капитал»[13]. Необходимо, однако, отметить, что в условиях нараставшего в конце XIX века аграрного перенаселения и, вследствие этого, обострения проблемы крестьянского малоземелья отток рабочих рук в города был скорее благом, отчасти смягчая остроту кризиса в российской деревне. Едва ли возможно было вести речь и об отвлечении капиталов от земли, поскольку создать необходимые для их притока в сельское хозяйство условия могла лишь аграрная реформа.
Однако приведенные выше мнения относительно покровительственной политики правительства, хотя и преобладали в местных комитетах по делам сельскохозяйственной промышленности, были все же не единственными даже в этой среде. Многие из членов этих комитетов осознавали, что развивать отечественную индустрию необходимо, так как только в этом случае «потенциальные естественные богатства страны могут быть превращены в действительные, и возможно правильное развитие государства как финансового целого», хотя и при условии признания России страной преимущественно земледельческой. Не окрепшая еще российская промышленность не способна выдержать конкуренции с иностранной, поэтому преследуемая министерством финансов цель, по мнению представителей Смоленской губернии, «может вызвать только сочувствие, даже и в сельскохозяйственной среде», несмотря на то, что она не может быть достигнута без некоторых временных жертв со стороны деревни. Члены орловского комитета полагают, что только промышленное развитие обеспечит формирование в стране капиталов, которые затем поднимут и уровень сельскохозяйственного производства[14]. Лишь продолжение устойчивой покровительственной политики правительства, по мнению киевского комитета, обеспечит развитие в стране сельскохозяйственного машиностроения и производства удобрений. Представители Казанской губернии считают, что особенно необходимо поощрение тех отраслей промышленности, которые тесно связаны с сельским хозяйством, поскольку в перспективе это приведет и к повышению доходности земли в результате улучшения ее обработки. В материалах других комитетов отмечается, что «теперь уже результаты охранительной пошлины сказались, орудия…стали значительно дешевле и качеством приближаются к заграничным», поэтому в перспективе Россия сможет полностью отказаться от импорта сельскохозяйственной техники[15]. Отказ же от протекционизма привел бы не к удешевлению товаров, а к кризису и банкротству многих заводов и фабрик, разорению банков, падению кредита, обесцениванию земель, безработице и голодовке нескольких миллионов рабочих и т.д. Кроме того, резкое сокращение таможенных доходов вынудит государство восполнять его увеличением налогообложения того же сельского хозяйства[16].
Как видим, определенная часть аграриев, прежде всего представители регионов с наиболее эффективно ведущимся сельским хозяйством и, следовательно, максимальным спросом на технику, удобрения и другие промышленные товары, поддерживали протекционистскую политику, поскольку уже к началу 1900-х гг. ощутили ее реальные позитивные результаты.
Основными оппонентами экономической политики Витте являлись представители поместного дворянства. Значительная (если не большая) их часть выступала против политики капиталистической модернизации в принципе, видя в этом курсе угрозу своим жизненным интересам и подвергая Министра Финансов постоянным нападкам (как писал А.Ф.Кони, «пускали шип по-змеиному»[17]). Точку же зрения тех представителей дворянства, кто, не выступая против политики индустриализации в принципе, подвергал резкой критике методы проведения этого курса правительством России, достаточно полно выразил К.Головин (по словам известного советского историка П.А.Зайончковского — «один из реакционных публицистов и к тому же чиновник»[18]; в будущем — видный деятель «Объединённого дворянства»). По его мнению, «одностороннее направление финансовой политики, озабоченной быстрою надстройкою второго промышленного этажа над разваливающимся зданием сельскохозяйственного производства, приводит к поразительному контрасту между расширением экономической деятельности государства и застоем развития внутри этого самого государства, — застоем, обнаружившимся ярко…». Результатом этой политики стала парадоксальная ситуация: «у бедного и не предприимчивого народа богатое и очень деятельное правительство,… страна, главный промысел которой падает, может снабжать свои центральные органы всё растущими денежными средствами» [19].
При этом «каждый работник и каждый рубль, оторванный от земли и пущенный в ход на фабрике, дают прямое увеличение валовой прибыли страны», поскольку промышленное производство очевидно более высокодоходно. Однако правительство забывает при этом о главном — «для успешного выполнения такой смелой и грандиозной задачи необходимо, чтобы одновременно с промышленностью росло и производство сырья [под сырьём здесь подразумевается используемая в промышленном производстве сельскохозяйственная продукция], и росло не только в ширь, но и в глубь», так как, во-первых, перерабатывать отечественное сырьё выгоднее, чем импортное, во-вторых, для обеспечения устойчивости международного экономического положения страны и прочности национальной валюты необходимо стремиться к достижению максимально активного расчётного баланса, и, в-третьих, молодой российской индустрии, не имеющей возможности экспортировать сколь-нибудь значительную часть своей продукции, необходим ёмкий внутренний рынок, который может предоставить ей только отечественное земледелие. Таким образом, делает вывод К.Головин, в основу здорового экономического роста должно быть поставлено развитие сельского хозяйства; а именно этого в России и не было сделано[20].
Головин отмечает, что в отраслях промышленности, основанных на переработке поставляемого сельским хозяйством сырья, например в кожевенном, суконном, шерстяном, льняном производстве в конце XIX века рост либо был крайне незначительным, либо вовсе отсутствовал, что обуславливалось в значительной степени слабой покупательной способностью населения страны и тяжёлым положением аграрного сектора российской экономики. А блестящим расцвет российской промышленности, по его мнению, можно было, строго говоря, признать, во-первых, лишь в нескольких регионах страны[21], и, во-вторых, только в двух сферах – в добыче и переработке ископаемых ресурсов и в химическом производстве. Однако именно в этих отраслях «в подъёме народного труда мало самобытного,… результат здесь достигнут двумя сильно действующими стимулами, – казёнными заказами и привлечением иностранных капиталов»[22]. А в «настоящей» – т.е. сельской – России «совершающаяся вокруг неё фантастическая пляска денег» ничего не оставляет, и увидеть там можно лишь разорённого помещика и вконец обнищавшего мужика[23].
Оппозиция правительственному курсу со стороны дворянства была достаточно мощной. Однако, как справедливо отмечает А.П.Корелин, «дворянские силы… оказались разрознены в результате различного понимания как особенностей нового времени, так и задач высшего сословия в изменившихся условиях, а потому сама дворянская программа оказалась лишённой внутреннего единства и цельности»[24]. В значительной степени именно поэтому С.Ю.Витте удавалось в целом последовательно проводить свою линию.
Интересна позиция по вопросу о влиянии промышленного протекционизма на сельское хозяйство выдающегося российского учёного М.М.Ковалевского. Он полагал, что Россия «самою природой своей… и характером занятий массы своего населения призвана быть прежде всего и преимущественно крупным производителем сырья» (то есть сельскохозяйственной продукции); и все утверждения промышленников о том, что Россия уже перестала быть земледельческой страной, поскольку совокупная стоимость продукции промышленных предприятий ежегодно превышает стоимость производимого сельским хозяйством, свидетельствуют лишь «об аномалии, объясняемой чрезмерным покровительством, каким пользуется мануфактурная промышленность»; одним из проявлений этой аномалии является ценовой диспаритет. Ковалевский убеждён, что на такой важный вопрос, как «должно ли жертвовать интересами земледелия ради нарождающейся индустрии», следует дать однозначно отрицательный ответ, поскольку российская промышленность никогда не сможет обеспечить работой всё 130-миллионное население империи; соответственно, считать индустриализацию панацеей для России было бы крайне опасным самообольщением[25]. Кроме того, и в целях обеспечения устойчивого сбыта продукции промышленных предприятий государству следовало бы озаботиться обеспечением благосостояния потребителей – крестьян.
Соответственно, по мнению Ковалевского, большая часть ошибок в правительственной экономической политике вытекала из желания любыми средствами поддержать отечественную промышленность, нередко в ущерб сельскому хозяйству[26]. Капиталы, отвлечённые от земли и искусственным образом направленные в обрабатывающую промышленность при помощи покровительственной системы, следовало бы привлечь в аграрный сектор; это привело бы к увеличению хлебного экспорта, позволило бы (в сочетании с отказом от трёхполья и переходом к более прогрессивным системам обработки почвы) повысить культуру земледелия, что в скором времени удвоило или даже утроило бы доходы землевладельцев. Наконец, полагает Ковалевский, интенсификация земледелия привела бы к тому, что «та же земля потребовала бы большего ухода и больше рабочих рук; крестьяне, не находящие себе работы в деревне, получили бы таким образом заработок, и не стало бы в деревне «безработных»» [27] (надо сказать, весьма сомнительное предположение, — куда более вероятным последствием был бы отток значительной части сельского населения в города). Покровительственная же система и порождённая ей торговая война с Германией — основным покупателем российского зерна — до крайности обострили и без того весьма затруднительное положение отечественного сельского хозяйства»: в значительной степени потеряны важнейшие хлебные рынки (причём единственное место сбыта ржи), нарушен торговый баланс государства, и, вследствие этого, аграрии понесли громадный ущерб[28]. (Правда, отношения с Германией были со временем урегулированы торговым договором, однако даже относительно короткой таможенной войны оказалось достаточно для того, чтобы важные рынки были в значительной степени потеряны.)
По убеждению Ковалевского, Россия на рубеже XIX — ХХ веков оставалась ещё очень далека от обеспечения баланса «между развитием промышленности и прогрессивным поднятием народного благосостояния»; большинство отраслей промышленности существовали «лишь для удовлетворения спроса небольшого числа зажиточных людей». Поэтому основной задачей государства он считал повышение «благосостояния наших трудящихся классов» — прежде всего крестьянства — и создание тем самым в их среде совершенно новых потребностей, которые, в свою очередь, обеспечили бы устойчивый рост отечественной индустрии и создание миллионов новых рабочих мест[29].
Итак, очевидно, что имевшая немало издержек покровительственная (по отношению к промышленности) система была весьма болезненной для сельских жителей; в сочетании с мощным налоговым прессом (особенно тяжелы были косвенные налоги) протекционистская политика способствовала дальнейшему ухудшению экономического положения российской деревни, на что не могли не обращать внимания оппозиционеры, в том числе либералы. В то же время первые позитивные результаты правительственного курса стали ощущаться уже к концу последнего десятилетия XIX века – повышение качества и увеличение ассортимента производимых отечественными промышленными предприятиями товаров, в том числе предназначенных для использования в сельском хозяйстве (хотя в полной мере это стало очевидно лишь в годы нового промышленного подъёма уже после Первой российской революции), начало конкуренции между российскими промышленниками и т.д.; в связи с этим приходило и осознание необходимости определённых жертв ради превращения России в страну с высокоразвитой индустрией.
Кроме того, едва ли возможно признать правомерными упрёки правительству в том, что оно не оказывало никакой поддержки отечественным сельхозпроизводителям, нанося им в то же время колоссальный ущерб покровительственной политикой по отношению к промышленности. Следует отметить, что пошлины на сельскохозяйственную технику и удобрения, не производившиеся в стране, в конце 1890-х гг. были существенно снижены[30]; таким образом, одно из наиболее негативных последствий протекционизма было ликвидировано. Сторонники политики индустриализации справедливо указывали, что возникшая промышленность не только предоставила многим крестьянам возможность дополнительных заработков в городах, но и привела к серьёзному росту оплаты труда сельских рабочих (в результате на рубеже 1890-1900-х гг. многие землевладельцы столкнулись с совершенно новой для себя проблемой – нехваткой сезонных работников[31]). Следует также отметить, что отток рабочих рук в города несколько снижал остроту проблемы малоземелья (пусть и относительного). Наконец, в известной степени именно развитие индустрии и увеличение государственных доходов позволили правительству в дальнейшем приступить к осуществлению требовавших огромных затрат аграрных преобразований, поскольку, как справедливо отмечалось в одном из документов Главного Управления Землеустройством и земледелием, развитие сельского хозяйства России требует, помимо повышения уровня технических знаний населения и осуществления ряда правительственных мероприятий, ещё и «притока в земледелие новых средств, которыми русское землевладение особенно скудно», поскольку «в самой себе сельскохозяйственная промышленность не может получить достаточно средств, а привлечение их из др. более окрепших отраслей промышленности не по силам сельскому хозяйству, недостаточно ещё сорганизовавшемуся»[32].
Другой ключевой проблемой аграрного развития России являлась сохранявшаяся сословная обособленность крестьянского землевладения, видевшаяся правительственным реформаторам и их сторонникам одним из главных препятствий модернизации аграрного сектора экономики. Наиболее активно на рубеже 1890-1900-х гг. поднимал этот вопрос Витте, добившийся создания Особого Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности, начавшего работу в 1902 г. Отметим, что в одном из своих Всеподданнейших докладов Витте настаивал на необходимости предоставить возможность местным комитетам этого Совещания обсуждать те вопросы, которые они считают главными для «пользы этой промышленности и связанных с нею отраслей народного труда», а не ограничивать деятельность комитетов лишь вопросами, выносимыми на их обсуждение правительством[33].
Как отмечалось в циркуляре Министра Земледелия и Государственных Имуществ А.С.Ермолова, поскольку «в таком жизненном и важном для всей России деле, как сельское хозяйство, было бы затруднительно предпринимать какие-либо меры, не ознакомившись с мнением на этот счёт тех, чьи нужды призваны сии меры удовлетворить, кто близко стоит к земледелию и кому лучше всего известны его слабые стороны и насущные требования», Особое Совещание решило обратиться к опросу «местных учреждений и лиц»; именно этим соображением было вызвано создание губернских и уездных комитетов, где «совместное представительство земских учреждений, сельскохозяйственных обществ, поместного дворянства, опытных хозяев всех положений, равно местной высшей администрации» должно было обеспечить всестороннее изучение вопросов, от решения которых зависело дальнейшее развитие сельского хозяйства страны[34].
Опираясь на мнение большинства членов местных комитетов, С.Ю.Витте в 1904 году в «Записке по крестьянскому делу» сформулировал основные предложения по решению аграрного вопроса. Витте исходил из того, что необходимо стремиться к устранению сословной обособленности крестьян во всех тех областях, «где сохранение сословных отличий не обусловлено действительной пользой и потребностями времени»[35].
Позицию Витте поддерживали и развивали многие высокопоставленные чиновники, в частности, руководитель одного из департаментов Министерства финансов Н.Бржеский. По его мнению, при изучении российского «земельного неустройства» «не только в статистическом отношении, но с точки зрения и хозяйственно-бытовой» становится очевидно, что основной его причиной является отнюдь не недостаток земли, а неспособность крестьян пользоваться ею надлежащим образом. Главной проблемой русского крестьянства является отнюдь не малоземелье, а нечто совершенно иное: «некультурность народной массы; отсутствие в ней общих и специальных сельскохозяйственных знаний; её бесправность и отчуждённость от всех других групп населения, стоящих на более высокой ступени культурного развития; её беспомощность в борьбе за существование и, в частности, в деле сельскохозяйственного промысла»; всё это обусловлено, наряду с другими причинами, целой совокупностью факторов, являющихся наследием эпохи крепостничества и следствием «общего хода исторической жизни русского государства». Только осознание существа проблемы могло бы поколебать наивную веру крестьянства и его многочисленных защитников в «чудодейственную мощь принудительного отчуждения в пользу крестьян помещичьих земель»[36].
По утверждению Бржеского, «случаи острой земельной тесноты… составляют исключение и что поэтому в каких-либо общих и решительных мерах для борьбы с такою теснотою нет настоятельной необходимости»[37]. Хотя в ряде центрально-чернозёмных губерний земельная обеспеченность крестьян действительно довольно мала, однако само по себе это обстоятельство вовсе не является препятствием для ведения правильного мелкого хозяйства; перейти к такому хозяйству не позволяют хищнические приёмы землепользования, усвоенные крестьянами ещё «в эпоху земельного простора» и упорно применяемые ими в уже принципиально других условиях, когда, вследствие прироста населения, существенно сократилась площадь надельной земли, находящейся в распоряжении каждого крестьянского двора[38]. И в этой ситуации, по мнению Бржеского, первейшей задачей правительства является «забота о поднятии умственного и культурного развития народной массы», а также создание условий, благоприятствующих прогрессу сельскохозяйственного производства в стране; тогда лучшим и самым надёжным средством для борьбы с действительно возникающим по мере прироста населения малоземельем станет хозяйственная самодеятельность населения[39]. Именно об этом, полагает Бржеский, свидетельствуют результаты работы местных комитетов Особого Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности; особую ценность этих результатов он видит прежде всего в том, что в рамках этих комитетов и крестьяне, и частные владельцы выступали лишь в роли сельских хозяев, не преследовавших ни сословных, ни, тем более, каких-либо партийно-политических целей[40].
Деятельность Особого Совещания вызвала широкий резонанс в российском обществе; с особой остротой вспыхнула дискуссия о судьбе общины; способствовал этому и сам С.Ю.Витте, стремившийся обеспечить поддержку общественным мнением своей позиции и активно использовавший в этих целях периодическую печать. Так, в 1903 году в подконтрольном Министерству Финансов «русском экономическом обозрении» была опубликована статья И.Гурвича «Возможно ли и желательно ли сохранение общины?». По утверждению автора, ещё в 1880-90-х годах на основании обстоятельных земских статистических исследований было убедительно доказано, что «под покровом общины совершается процесс расслоения деревни на классы с различными и отчасти противоположными хозяйственными интересами», и дальнейшее развитие данного процесса со временем неизбежно приведёт к полному разложению общины; поэтому все попытки остановить это разложение при помощи государственного вмешательства обречены на провал и способны лишь сделать этот и без того болезненный процесс ещё более мучительным для крестьянства[41].
Общинные порядки, по мнению Гурвича, были целесообразны лишь на определенном этапе экономического развития: «При крайнем многоземелье общинная функция ещё не нужна; при крайнем малоземелье она уже невозможна… Таким образом, при ‘‘натуральной’’ эволюции… в России каждая община буквально, по мере возрастания населения, сокращения землевладения и интенсификации земледелия, проходит периоды роста, зрелости и одряхления»[42].
Сохранение общины в условиях малоземелья, полагает Гурвич, приводит к тому, что масса крестьян, вынужденных искать отхожие заработки или даже окончательно порывать связь с деревней и селиться в городах, уступают свою землю в пользование относительно состоятельных односельчан практически безвозмездно, «если не считать нескольких рублей переплаты сверх податей, то есть фактически происходит безвозмездная экспроприация беднейших членов общины в пользу более зажиточных». Поэтому, «глядя на дело с точки зрения интересов экспроприируемых», следует предоставить крестьянам право свободного отчуждения собственных наделов; многим из них это могло бы дать необходимые средства для переселения и организации хозяйства на новом месте и, следовательно, замедлило бы опасный процесс увеличения численности сельского пролетариата. Таким образом, утверждает И.Гурвич, «отстаивать сохранение общины значит в угоду доктрине или утопии жертвовать реальными интересами беднейшей части живущего поколения крестьян»[43].
В записке члена Особого Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности П.А.Сабурова отмечалось, что на поставленный Председателем Совещания С.Ю.Витте вопрос: «Как избавиться от давления, угрожающего нашему земледелию от совокупного действия перепроизводства и иностранных тарифов», имеется единственный ответ: «Против перепроизводства существует только одно лекарство: сокращение самого производства и увеличение внутреннего спроса. Такое сокращение естественно произойдёт по мере того, как совершится та эволюция, через которую прошли все культурные страны, состоящая в постепенном превращении нашего отечества из земледельческого в индустриальное, что поведёт за собою перемещение части сельского населения в города и в промышленные центры». Такая эволюция естественным образом сократит зерновое производство и в то же время увеличит спрос на сельскохозяйственную продукцию. Соответственно, по мнению Сабурова, на самом деле главным является другой вопрос: «Обладает ли наше крестьянство достаточною подвижностью, и не затрудняет ли наше специальное крестьянское законодательство ту эволюцию, через которую… проходят все культурные страны». Главная проблема в том, что российские крестьяне прикреплены к земле и общинной организацией, и неотчуждаемостью собственных наделов; кроме того, постоянное измельчание последних ведёт к образованию в стране аграрного пролетариата. Таким образом, убеждён П.А.Сабуров, «корень зла лежит прежде всего в крестьянском бытовом устройстве», в результате которого крестьянство «до сих пор носит подобие отдельной касты в государстве».[44]
В отечественной историографии сложилось устойчивое представление о том, что антиобщинные настроения возобладали в среде российских консерваторов, и прежде всего поместного дворянства, лишь в годы первой русской революции (такого же мнения придерживались в начале века и многие представители либеральной оппозиции, и социалисты). Так, например, Ю.Б.Соловьёв. характеризуя позицию российского дворянства, отмечал, что «подавляющее большинство… в годы революции пришло к окончательному убеждению, что единственный остающийся выход — поскорее разделаться с этим крупнейшим остатком прошлого [общиной], хотя и сознавалось, какой громадной встряской будет столь резкое изменение условий жизни в деревне»[45]. В качестве иллюстрации он приводит высказывания на V съезде Объединённого дворянства уже упоминавшегося нами К.Ф.Головина, а также С.С.Бехтеева. Однако как раз во взгляды этих и ряда других представителей дворянства революционные события существенных изменений не внесли.
К.Головин ещё в 80-х годах XIX столетия приобрёл известность как наиболее критически настроенный по отношению к общине консервативный публицист[46]; к концу же следующего десятилетия его антиобщинная позиция артикулируется предельно чётко. В книге «Наша финансовая политика и задачи будущего», изданной в 1899 году, он призывал «решить, наконец, так долго и бесплодно тревоживший русские умы вопрос о неприкосновенности общины, этого мнимого палладиума народного самоуправления и государственного порядка. Другими словами, надо иметь смелость выйти из неопределённого отношения к общине и точно указать, где пределы её власти над мужиком-домохозяином и как может он выйти, – буде захочет, – из-под её рутинного и расслабляющего гнёта»[47]. Наряду с этим Головин призывал покончить и с замкнутостью крестьянского сословия, «благодаря которой не хотят видеть в деревне иных жителей, кроме мужиков, приписанных к обществу»[48].
При сопоставлении подворных хозяйств и крестьянских общин по трём важнейшим характеристикам – размеру приходящихся на крестьянскую семью земельных участков, количеству безлошадных дворов и, наконец, недоимочности сельского населения — результаты всякий раз оказываются явно не в пользу общины, утверждает Головин[49], – при том, что подворное землевладение не способно избавить крестьян от многих недостатков, присущих землевладению общинному (раздробленность, принудительный севооборот и т.д.), и «стоит лишь на полпути между последним и полною личною собственностью»[50]. Кроме того, по мнению Головина, развязать руки подворным владельцам не так сложно, как утверждают сторонники незыблемости общинных порядков, – «достаточно было бы предоставить каждому домохозяину в наших подворных сёлах сеять что и когда угодно», чтобы в скором времени принудительный севооборот исчез, как то и произошло ранее в Западной Европе. В то же время развязать руки крестьянам-общинникам нет никакой возможности: «При подворном владении неудобства, вызванные совместной жизнью, не лежат в корне дела и устранимы сравнительно легко. При общинном землепользовании, напротив, они составляют самую его сущность»[51].
Поэтому Головин призывает отказаться от представлений о том, что земля никогда не должна выходить из коллективного владения; осознать, что аграрный строй, основанный на общинном землевладении, следует рассматривать лишь как временную стадию, на которой застыли аграрные отношения в России из-за последствий крепостного права, а также благодаря фискальной политике государства, и признать необходимость перехода к подворно-наследственной форме землевладения[52]. Более того, следует не ограничиваться борьбой лишь с одним недугом – неустойчивостью общинного землепользования, поскольку «есть иная язва крестьянского хозяйства — его раздробленность, вызываемая правом на землю при общине, наследственными разделами при подворном владении, даже при личной собственности. И закон, стремящийся оберегать крестьянские наделы и воспрещающий отчуждать их, идёт против своей цели. Он мешает образованию более крупных дворов, соответствующих условиям хозяйства, не препятствуя нисколько обнищанию». Поэтому, полагает Головин, законом должны охраняться лишь хозяйства определённого размера; земли же тех дворов, которые вследствие раздробления опускаются ниже этого предела, должны разрешаться к продаже. И, несмотря на то, что это неизбежно приведёт к увеличению количества безземельных, всё же «государству лучше иметь крестьянство менее многочисленное, но здоровое и крепкое, чем сплошную массу землевладельцев, из которых половина разорена»[53].
Рассмотрим теперь сформулированную в 1902 году позицию С.С.Бехтеева. Он также отмечает нарастание в конце XIX века кризисных явлений в сельском хозяйстве России в целом и в крестьянском хозяйстве в особенности: «Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в течение истекшего десятилетия не было года, когда бы казна не призывалась к кормлению крестьянства, и преимущественно чернозёмных районов», при том, что, хотя такое нередко случалось и прежде (из-за недородов, засух и т.п.), однако же экономическое положение крестьянства было гораздо более устойчивым[54]. Таким образом, налицо было снижение урожайности вследствие истощения земли при одновременном росте численности населения страны. Поэтому России, по убеждению Бехтеева, крайне необходим был переход от первобытных порядков, «когда на крестьянских и казённых землях ещё господствует такая система хозяйства, при которой под ничего не приносящим паром состоит праздная бездоходная площадь, почти равная площади культурной земли всей объединённой Германии»[55], к более цивилизованным, основанным на признании исключительного культурного значения частного землевладения.
Правда, в отличие от Головина, Бехтеев в начале 1900-х годов не считал возможным указывать на общинные порядки как на главное зло, поскольку, по его мнению, давний спор о влиянии общины на экономическое положение крестьян «вовсе ещё не исчерпан тщательными местными исследованиями»[56]. Кроме того, он полагал, что переход от общинного к частному мелкому землевладению может происходить лишь очень медленно; к тому же в крестьянском общественном сознании «нет побуждения к нему, ибо нет у них и представления о тех новых формах хозяйства, для осуществления которых нужен переход от общинного землепользования»[57]. Поэтому Бехтеев считал необходимым сначала «приблизить» крестьянина к той земле, владельцем которой он впоследствии станет; соответственно, «первой задачей должно быть не уничтожение общины, а расселение в пределах крестьянского надела». Это создаст условия для утверждения в стране культурного сельского хозяйства (ликвидации трёхполья и замены его гораздо более производительным плодопеременным многопольем, замены пара кормовыми растениями и развития на этой основе животноводства и т.д.[58]), и только тогда может начаться переход к индивидуальному землевладению; до решения же этой задачи Бехтеев не считал возможным ставить вопрос об упразднении общины, — оно «должно быть предоставлено естественному ходу событий»[59]. Однако весьма показательно то, что С.С.Бехтеев настаивал на принципиальном изменении политики Крестьянского Банка, который должен не уменьшать площадь частного землевладения в стране, содействуя крестьянским общинам в скупке на льготных условиях выставляемых на продажу помещичьих земель, а помогать в приобретении земли только отдельным хозяевам, поселяющимся на приобретённой ими земле, но отнюдь не сельским обществам. Не менее красноречива и характеристика Бехтеевым общинных порядков: по его словам, если до 1861 года руководителем всей крестьянской жизни был помещик, который в своих же интересах должен был заботиться об обеспечении интересов крестьян (например, помогая им в неурожайные годы), то «после реформы всё это отпало, вершителем хозяйственных судеб стал мир, в котором руководящую роль… играли мироеды, горланы и всякие кулаки, для коих обеднение сочлена приносило прямую пользу облегчением возможности его закабаления. Значение и роль этих хищников всего лучше определяется самым словом «мироед»»[60]. Как видим, хотя позиция Бехтеева не была столь же твёрдой, как взгляды Головина, тем не менее, в его отношении к общине не приходится сомневаться; события 1905 года лишь ужесточили его позицию, но не изменили её радикально.
Итак, мы можем констатировать, что к началу 1900-х годов многие представители поместного дворянства осознали необходимость радикального реформирования аграрных отношений в России, в том числе на основе индивидуализации крестьянского землевладения. Революция 1905 года, безусловно, ужесточила их позицию, однако не изменила её принципиально. Это вполне соотносится с выводом, сделанным П.И.Савельевым, о том, что «наибольшие успехи аграрный капитализм сделал в сфере частновладельческого хозяйства, в том числе и дворянского», и именно «помещичье хозяйство… оказалось наиболее подверженным капитализации и обуржуазиванию… Его последующая индустриализация была неизбежна»[61]. Естественно поэтому, что наиболее трезвомыслящая часть дворян-землевладельцев, осознавая свои экономические интересы, выступала фактически за ускорение государством процесса развития капитализма в сельском хозяйстве страны и устранение (или, во всяком случае, за создание условий для устранения в дальнейшем) остатков патриархальных отношений, и прежде всего крестьянской общины.
Тем не менее позиция сторонников аграрных реформ вплоть до 1905 года так и не нашла поддержки у верховной власти. Конечно, как справедливо отмечала М.С.Симонова, уже сама организация Особого Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности и его местных комитетов «была определённой победой дворянско-буржуазного (т.е. умеренно-либерального – С.Б.)] направления аграрной политики во главе с Витте». Однако вскоре реакционерам во главе с Министром внутренних дел В.К.Плеве удалось взять реванш[62]. Главе МВД удалось поднять роль Редакционной комиссии этого ведомства по пересмотру крестьянского законодательства и именно её сделать основным руководящим центром правительственной политики по крестьянскому вопросу[63]. В результате именно возглавлявшееся Плеве направление аграрной политики «получило верховную санкцию Николая II в Манифесте от 26 февраля 1903 г.», согласно которому пересмотр законодательства о крестьянах должен был производиться в соответствии с принципом неприкосновенности общинного строя крестьянского хозяйства. Таким образом, хотя в Манифесте и ставилась задача «изыскать способы к облегчению отдельным крестьянам выхода из общины» и делался «ряд второстепенных уступок, смягчавших фискально-принудительный характер общины», всё это не меняло основного направления агарной политики, разрабатывавшейся Редакционной комиссией МВД и заключавшейся в «активной поддержке полукрепостнического надельного землепользования», сословную обособленность которого Плеве и его сторонники стремились даже усилить[64].
Как видим, дебаты по ключевым проблемам аграрного развития России шли не только между представителями власти, либеральных кругов и консерваторами, выражавшими преимущественно интересы поместного дворянства, – но внутри каждого из этих «лагерей» единства мнений относительно сущности основных противоречий и проблем аграрного сектора российской экономики не существовало. В этой ситуации, несмотря на бурную и весьма содержательную (во многих случаях) полемику, вплоть до Первой российской революции адекватная требованиям времени аграрная политика так и не была выработана.
[1] Соловьёва А.М. Промышленная революция в России в XIX в. М., 1990. С. 244.
[2] Дякин В.С. Выбор пути экономического развития России (конец XIX — начало ХХ в.) // Реформы или революция? Россия 1861 — 1917. Материалы международного коллоквиума историков. СПб.: Наука, 1992. С. 192.
[3] Менделеев Д.И. Заветные мысли. М., Мысль, 1995. С.29.
[4] Там же. С.30.
[5] Там же. С.26.
[6] Там же. С.26.
[7] Там же. С.18.
[8] Финансовая политика и таможенное покровительство. Свод трудов местных комитетов по 49 губерниям Европейской России. СПб.,1904.
[9] Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика / Под ред. В.Я.Гросула. М., 2000. С. 363.
[10] Финансовая политика и таможенное покровительство. С.62-63.
[11] Там же. С.57.
[12] Там же. С.77, 82.
[13] Там же. С.58, 89.
[14] Там же. С.93, 94.
[15] Там же. С.98.
[16] Там же. С.103, 104.
[17] Кони А.Ф. С.Ю.Витте // Собрание сочинений. Т.V. М.,1968. С. 249.
[18] Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия. С.150. Следует, впрочем, отметить, что государственную службу Головин оставил задолго до написания рассматриваемых здесь его работ.
[19] Головин К. Наша финансовая политика и задачи будущего. 1887 — 1898. СПб.,1899. С.XII.
[20] Там же. С.XII-XIII.
[21] Там же. С.132.
[22] Там же. С.54-55.
[23] Там же. С.112-114.
[24] Корелин А.П., Степанов С.А. С.Ю.Витте — финансист, политик, дипломат. М., 1998. С.84-85.
[25] Ковалевский М. Экономический строй России. СПб.,1900. С.11-12.
[26] Там же. С.70.
[27] Там же. С.55.
[28] Там же. С.7.
[29] Там же. С.214.
[30] Министерство Финансов. 1802 — 1902. Ч. II. СПб., 1902.- С.534.
[31] Рабочие руки //Вестник финансов, промышленности и торговли. — 1900. Т.II.- № 20. — С.1153,1154
[32] РГИА. Ф.395. Оп.1. Д.2116-в. Лл.1об.-2.
[33] РГИА. Ф.560. Оп.38. Д.182. Лл.192-192об.
[34] РГИА. Ф.395. Оп.1. Д.985. Лл.31-31об.
[35] Витте С.Ю. Записка по крестьянскому делу Председателя Высочайше утверждённого Особого Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности. СПб.,1904. С. 22.
[36] Бржеский Н. Очерки аграрного быта крестьян. Ч. 1. Земледельческий центр России и его оскудение. СПб.,1908. С.1-2.
[37] Там же. С.15-16.
[38] Там же. С.16.
[39] Там же. С. 16.
[40] Там же. С.2.
[41] Гурвич И. Возможно ли и желательно ли сохранение общины? // Русское экономическое обозрение. 1903. №10. С.49.
[42] Там же. С.55.
[43] Там же. С.63.
[44] РГИА. Ф.1571. Оп.1. Д.101. Лл.1-1об.
[45] Соловьёв Ю.Б. Самодержавие и дворянство в 1907-1914 гг. Л., 1990. С.110.
[46] Головин К.Ф. Сельская община в литературе и действительности. СПб., 1887; характеристику его взглядов данного периода см.: Твардовская В.А. Аграрный вопрос в консервативной мысли России в 80-е гг. XIX в. // Экономическая история России XIX — XX вв.: современный взгляд. М., 2001.
[47] Головин К. Наша финансовая политика и задачи будущего. С.221.
[48] Там же. С. 221.
[49] Там же. С.226-229.
[50] Там же. С.230.
[51] Там же. С.232-233.
[52] Там же. С. 233.
[53] Там же. С.235.
[54] Бехтеев С.С. Хозяйственные итоги истекшего сорокапятилетия и меры к хозяйственному подъёму. СПб., 1902. — С.56.
[55] Там же. С.165.
[56] Там же. С.167.
[57] Там же. С.170.
[58] Там же. С.205.
[59] Там же. С.171.
[60] Там же. С.171.
[61] Савельев П.И. Пути аграрного капитализма в России. XIX век. Самара, 1994. С.358-359.
[62] Симонова М.С. Кризис аграрной политики самодержавия накануне первой российской революции. М.: Наука, 1987. С.44-45.
[63] Там же. С.45.
[64] Там же. С.46, 53, 56.
Добавить комментарий