М.А. Воскресенская
Серебряный век и революция… Утонченное духовное пиршество культурной элиты и разрушительная стихия обездоленных масс. Казалось бы, что может быть более несовместимым? Однако все это – разные лики одной и той же эпохи, одной и той же культурно-исторической ситуации. Непримиримость культурных противоположностей нередко оказывается мнимой, стоит лишь внимательнее к ним приглядеться.
Кризисные процессы, происходившие в жизни российского общества на рубеже XIX – ХХ вв., не исчерпывались сферой экономики и политики. В ту пору происходил грандиозный перелом в сознании людей, в том числе наблюдалась смена нравственно-целевых установок в мировоззренческой парадигме определенной части русской интеллигенции. Характер ментальных процессов в значительной степени влиял на определение путей дальнейшего развития России. Исторический выбор страны во многом зависел от состояния умов, от уровня и характера самосознания общества. Свою особую роль в катализации революционных брожений играли умонастроения культурной элиты, то есть наиболее духовной, мыслящей и образованной среды.
Культурная элита рубежа XIX – ХХ столетий, являвшаяся, в сущности, социальной базой Серебряного века, начала выделяться в особую общественную страту в результате резкого размежевания в среде интеллигенции после цареубийства, совершенного народниками. Представители революционно-демократического крыла обрели идейных оппонентов в лице тех, кто отвергал революционное насилие и методы политического радикализма. В сложной исторической ситуации порубежья, в условиях ограниченности буржуазных реформ, беспомощных попыток демократизации, очевидной несостоятельности внешней и внутренней политики царизма культурная элита не могла не понимать закономерности надвигавшихся социальных катаклизмов. Она тоже ждала и жаждала перемен. Представители интеллектуально-творческой среды Серебряного века отнюдь не были равнодушны к насущным проблемам современности, однако решать «больные» вопросы времени они пытались по-своему, в тех формах, которые им подсказывало мироощущение художника-творца. Оставаясь вне каких-либо конкретных политических «платформ», они выступали не с классовых, а с общенациональных и общечеловеческих позиций. Главную проблему эпохи – вопрос о дальнейших путях России и мира – Серебряный век решал в романтическом ключе, предложив концепцию жизнетворчества, духовного пересоздания мира.
В отличие от наиболее политизированной части общества, творцы Серебряного века, желая приблизить конец старого мира, ориентировались не на насильственный общественный переворот, а на старую романтическую идею Великой Революции Духа. Деятели «русского культурного ренессанса» обратились к поискам смысла человеческого существования. Для них первостепенное значение приобретало освобождение не экономическое или социально-политическое, а духовно-нравственное. Политический переворот, по мнению культурной элиты, сам по себе не принесет кардинального изменения жизни: «Если революция переживаемая есть истинная революция, – она совершается не на поверхности жизни только и не в одних формах ее, но в самых глубинах сознания», – настойчиво убеждал Вяч. Иванов[1]. Представителей этой социальной страты не волновал вопрос о власти, о расстановке политических сил. Они были убеждены, что жизненные условия изменятся, когда изменится человек. Та реальная революция, свидетелями которой они оказались, говоря словами Н.А. Бердяева, «многих оттолкнула своими грубыми и уродливыми сторонами, своей враждой к духу»[2].
Отрицание революции не носило у творцов Серебряного века классового характера. Они не отстаивали существующего порядка вещей, однако их мировоззрение строилось на общекультурных, а не социально-экономических основаниях. Они считали происходящие классовые битвы утверждением бездуховного мира посредственности, в котором нет места личности. Революция, по их убеждению, ничем не отличается от самодержавия. И там, и там господствует насилие: в самодержавии – одного над всеми, в революции – всех над одним. Д.С. Мережковский в разгар первой русской революции, которую он вначале приветствовал, пока не проявились вполне ее отталкивающие стороны, предостерегал: социализм превращает людей в стадо. «Стадная общественность» живет земными интересами, исповедуя дух хамства и буржуазной сытости[3].
Подлинная революция, согласно романтико-идеалистическому мировоззрению Серебряного века, должна затронуть основы человеческой личности, ее самосознания, духа, творчества. Внешние условия жизни не в силах преобразовать человека. Поэтому социально-политическая революция ложна. Она лишь видимость, фикция. Единственная возможность истинного (то есть духовного) пересоздания жизни – изменение сознания людей. Перерождение же души возможно лишь средствами духовно-культурного порядка. Культурная элита не отрицала социальной революции как возможного способа устроения человеческого общества, однако рассматривала ее не как конечную цель истории, но лишь как промежуточную. Собственно политические и социальные формы революции она понимала как сугубо внешние атрибуты более глубинных и содержательных процессов духа.
В качестве инструмента коренного переустройства общества философская и художественная среда Серебряного века предлагала средства искусства: оно воздействует не столько на разум, сколько непосредственно на чувства, «дульцинируя» душу. Тем самым искусство духовно преобразует все виды человеческих взаимоотношений, а значит только ему подвластно подлинное пересоздание человека и мира. Художник ответствен перед историей и культурой за то, чтобы пришедшие в движение массы не вызвали катастрофического разрушения вечных ценностей. Вяч. Иванов был убежден: «Те, кто организуют партии и их победы, еще не призваны, тем самым, организовывать народную душу и ее внутреннюю творческую жизнь»[4]. Только тогда осуществится «действительная политическая свобода», когда в соборной общине (орхестре) произойдет организация «всенародного искусства» и организация «народной души»; «когда хоровой голос таких общин будет подлинным референдумом истинной воли народной»[5]. Художник призван освободить народ от духовного рабства и привести его к истинной «соборности». Он мыслился Творцом, демиургом; его деятельность, преодолевая границы эстетики, принимала внеположные искусству цели и превращалась в творчество самой жизни. В эпоху Серебряного века жизнетворческие мотивы обыгрывались в самых разных вариациях: от теургических опытов символизма и попыток модерна пересоздать человека посредством искусственно выстроенной эстетизированной среды до футуристических проектов «будетлян» («людей будущего») и художественной концепции супрематизма.
Романтические идеи творцов Серебряного века весьма органично вписывались в общий социокультурный контекст рубежа XIX – ХХ столетий с его «предчувствиями и предвестиями»[6]. Однако теоретические утопии культурной элиты уводили ее от действенного решения мучительнейших российских проблем. На реальные запросы жизни творцы Серебряного века отвечали философскими размышлениями о спасительной роли Красоты, в то время как стране необходим был радикальный практический выход из тупиковой и гибельной конкретно-исторической ситуации.
Неосуществимость отвлеченных романтических построений, в конце концов, стала очевидной самим адептам жизнетворчества. На излете Серебряного века Вяч. Иванов с горечью констатировал: «Не будем обольщаться: красота не спасает мира»[7]. Насилие идеи над жизнью в конечном счете неизбежно обнаруживает свою несостоятельность, будь то идея «мировой революции» или идея «Великой Революции Духа».
[1] Иванов В.И. О веселом ремесле и умном веселии // Иванов В.И. По звездам: Опыты философские, эстетические и критические. СПб.: Оры, 1909. С. 226.
[2] Бердяев Н.А. Русский духовный ренессанс начала ХХ века и журнал «Путь» (К десятилетию «Пути») // Н.А. Бердяев о русской философии. Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1991. Ч. 2. С. 226.
[3] См.: Мережковский Д.С. Декадентство и общественность // Весы. 1906. № 5. С. 31, 32.
[4] Иванов Вяч. И. О веселом ремесле и умном веселии // Иванов В.И. По звездам… С. 245.
[5] Иванов Вяч. И. Предчувствия и предвестия // Там же. С. 218, 219.
[6] См.: Иванов В.И. Предчувствия и предвестия… С. 189 – 219.
[7] Иванов Вяч. И. О границах искусства // Иванов В.И. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. С. 216.
Добавить комментарий