Лукоянов И.В.
В исследованиях часто утверждается, что политика России на Дальнем Востоке на рубеже ХIХ – ХХ вв. определялась в основном министром финансов С.Ю. Витте и её главным содержанием была экономическая экспансия в Китае. Имя Витте неразрывно связано с новой колониальной политикой России, когда на место прямых территориальных захватов, осуществляемых, как правило, с помощью силы, пришло движение капитала. Представления, восходящие к работам Б.А. Романова, который исследовал этот вопрос наиболее обстоятельно, укрепились в российской историографии, но они верны лишь отчасти.
Прежде всего, надо иметь в виду, что С.Ю. Витте оказывал доминирующее влияние на дальневосточную политику лишь с апреля 1895 г. (с особого совещания по корейским делам 30 марта 1895 г., когда министр финансов настоял на предъявлении Японии жёсткого ультиматума) до конца 1897 г. (до решения Николая II 4 декабря 1897 г. о занятии Порт-Артура, принятом вопреки мнению С.Ю. Витте по настоянию М.Н. Муравьёва). Далее российская политика на восточной окраине определялась чаще всего как равнодействующая среди мнений нескольких министров, боровшихся между собой. Это, прежде всего, министр иностранных дел в 1897-1900 гг. М.Н. Муравьёв, военный министр с 1898 г. А.Н. Куропаткин, к ним следует добавить группу безобразовцев и главного начальника Квантунской области, а затем наместника Е.И. Алексеева.
Министр финансов всегда говорил о мирном, экономическом проникновении в Китай. Но он не детализировал и нигде подробно не излагал свои взгляды на содержание политики экономической экспансии России на Дальнем Востоке. Кроме того, со временем они явно менялись.
Первые соображения С.Ю. Витте изложил при подготовке и обсуждении планов сооружения Сибирской железной дороги в начале 1890-х гг. В них речь шла преимущественно о том, что строительство железнодорожной магистрали до Владивостока будет способствовать экономическому развитию Сибири и Дальнего Востока, а также даст мощный толчок расширению русско-китайской торговли. Но уже тогда подобные заявления выглядели недостаточно обоснованными.
В конце ХIХ века русско-китайская торговля переживала не лучшие времена. Если ввоз русской мануфактуры в Китай в 60-е гг. достиг значительных размеров, то в 70-е гг. он неуклонно уменьшался, а в 80-е гг. — практически прекратился. Главной причиной этого оказывалась дороговизна русских товаров, неумение производителей «приноравливаться к требованиям покупателей и, наконец, плохое знакомство с китайскими рынками и апатичное отношение к ним наших фабрикантов»[1]. Такое положение дел сохранялось и в 90-е, и в 900-е гг. В итоге стоимость русского экспорта в Китай с 1850 до 1893 гг. упала почти в 2 раза (с 7,7 млн. руб. до 4,1), импорт же вырос более чем в 4 раза (с 7,5 до 33,3 млн. руб.). Удельный вес Китая в русском вывозе составил в 1891 г. всего 0,6%, в импорте – 4%[2]. В товарообороте Китая Россия занимала в эти годы седьмое место, уступая в 4 раза Англии, 30-40% — Японии и Германии. В 900-е гг. ввоз России в Китай несколько увеличился до 5 — 7,5 млн. руб. ежегодно, однако на фоне растущего вывоза (с 30 до 45 млн. руб. в год) это вряд ли являлось достижением. Да и достигалось это в основном за счёт потребления русского населения в Маньчжурии. Основной статьей русского импорта был чай. Несмотря на некоторое увеличение его закупок к началу ХХ века, будущее этой торговли выглядело не очень обнадеживающим. Уже с конца 80-х гг. ХIХ века важнейшая статья китайского экспорта начала медленно, но неуклонно сокращаться из-за увеличения производства и вывоза чая из Индии и Цейлона, причем лучшего качества, чем китайский[3]. Одно время около половины русского экспорта составляли хлопчатобумажные ткани, но их стандартный размер был слишком узким для китайского потребителя, что сильно затрудняло сбыт[4]. Аналогичным было положение с продажей русского сукна. Не удалось завоевать устойчивые позиции на китайском рынке и бакинскому керосину. Поэтому весь перечень русских товаров ограничивался списком: спиртное, табак, консервы и мануфактура, из них устойчивым спросом пользовалась лишь смирновская водка, да и ее перспективы выглядели сомнительно из-за начала производства дешевого местного спирта, а также из-за фальсификации её японцами и китайцами[5].
Нежелание российских предпринимателей идти на Дальний Восток обуславливалось целым рядом причин. Очень дорого обходилась доставка товара в Китай. Русский фрахт из Одессы во Владивосток на пароходах Добровольного флота стоил от 35 копеек до 2 руб. 40 коп. за пуд, и это были еще привилегированные, т. е. дешевые расценки. Аналогичный фрахт от Гамбурга или побережья США обходился в 14 коп. за пуд, не говоря уже о Японии — 8 коп. за пуд[6]. Помимо этого, товар еще надо было довести до Одессы. Расходы за провоз товаров по железной дороге были не намного меньше. Тариф, установленный на КВЖД в декабре 1899 г. (ещё до её постройки), составлял 50 коп. за вагон/версту (вагон брал 750 пудов), и это при нерегулярном движении, отсутствии необходимых условий для погрузо — разгрузочных работ и хранения товаров. В результате за год (к 5 февраля 1901 г.) по дороге было перевезено всего 196 вагонов и платформ с коммерческим грузом, 70% из них составляла водка[7]. Новые тарифы на КВЖД были установлены с 1 июля 1903 г. Они оказались даже ниже общероссийских (от Дальнего — 8,6 коп. с пуда за 100 вёрст, по России — 10 коп., от Владивостока — 14 коп.). Однако с увеличением расстояния провоза тарифы на длинные дистанции почему-то не понижались (800 вёрст по России — 68 коп., на КВЖД — 87 коп., от Владивостока – 1 руб. 12 коп.[8] Получалось, что правление КВЖД, поощряя местный товарооборот, не поддерживало транзит. Дорога вообще отказывалась нести ответственность за сохранность грузов и доставку их в срок. Всё это обуславливало высокую стоимость товаров, как правило, дороже, чем импорт из Америки или Японии. Чтобы сделать русский экспорт в Китай выгодным, все провозные тарифы должны были быть понижены не менее, чем в 2 (железнодорожные) — 3 (морские) раза[9]. Поэтому надеяться на быстрое развитие торговли либо на значительный транзит грузов между Европой и Азией в таких условиях было опрометчивым.
Тем не менее, в своей политике С.Ю. Витте сделал ставку на товарообмен между Россией и Китаем. Позже выяснилось, что в общих чертах он возлагал надежды на быстро растущую русскую индустрию, которая, по его мнению, в скором будущем начала бы нуждаться во внешних рынках сбыта[10].
Первыми инструментами экономической политики России в Китае стали Русско-Китайский банк и КВЖД. Создание банка в конце 1895 г., находившегося целиком под контролем Министерства финансов, С.Ю. Витте обуславливал интересами строительства Сибирской железной дороги, развитием экономических связей с Китаем, а также необходимостью борьбы с влиянием англичан на Дальнем Востоке. Несмотря на столь широкие цели и тесное переплетение экономических и политических мотивов, на первых порах банк сосредоточился на кредитовании незначительных торговых операций (до 25 тыс. лан) преимущественно русских импортёров чая. Попытки проникнуть в другие сферы торговли натолкнулись на серьёзные трудности. Так, операции с керосином не вызвали интереса ни у бакинских нефтепромышленников, ни у российских торговцев из-за невысокого процента дохода (им надо было не менее 15-20%)[11].
В 1896 г. появилось общество КВЖД, принципиальная договорённость о создании которого была достигнута на русско-китайских переговорах в мае 1896 г. в Москве. Российские власти, в том числе и министр финансов, заключая соглашение с Китаем о КВЖД, имели в виду, что с помощью этой дороги в будущем Маньчжурия (или, по крайней мере, её часть) будет присоединена к России. Дорога рассматривалась не только как стратегическая, но и средство экспансии в Китай, в частности, торговой. С.Ю. Витте добился понижения ввозных пошлин на треть (по сравнению с тарифами китайских морских таможен) на все товары, которые будут использоваться для сооружения магистрали[12]. На практике это означало, что любой русский экспорт (кто сможет определить, ввозятся те или иные предметы для сооружения железной дороги с её огромным хозяйством или нет?) получил преимущества перед конкурентами из других стран. Это было очень важным достижением С.Ю. Витте, которое также характеризовало его метод: подкреплять экономическую экспансию договорными преимуществами, ограничивая тем самым свободную конкуренцию, что, однако, вызывало также и дальнейшие осложнения. Подобные действия С.Ю. Витте провоцировали активность других держав, экономически более сильных, чем Россия, а также их обоснованные протесты по поводу неравных условий. Министр финансов не мог позволить себе действовать по правилам «свободной конкуренции»: его «подпорки» вызывались рядом обстоятельств, в частности, острым дефицитом частного капитала, который министр финансов стремился заменять государственным, которого, впрочем, также не хватало.
Уже в 1897 г. в содержании экономической политики Витте в Китае наступили заметные изменения. Было значительно увеличено число подразделений Русско-Китайского банка, причем не только в Китае, но и на русском Дальнем Востоке. Банк резко расширил свою деятельность, перейдя от простых операций кредитования к учредительству, приобретению акций и концессий. В июне 1897 г. при его активном участии был создан синдикат для эксплуатации богатств Монголии («Монголор»)[13]. Также в 1897 г. Русско-Китайский банк принял участие в «Англо-русской компании», приобретя сначала половину её акций, а в начале 1902 г. – 90%. Это акционерное общество было создано для получения прав на горные разработки в Маньчжурии[14].
Из КВЖД Витте намеревался создать железнодорожного монополиста в Маньчжурии. Министр финансов полагал, что для России важно, «чтобы дороги в Южной Маньчжурии или не строились вообще, или, если будут строиться, то чтобы постройка их не была передана никому иному кроме Общества КВЖД»[15]. Летом 1897 г. он начал решительную борьбу с планами самого Китая соорудить трассу из Пекина в Маньчжурию. Эти намерения Китая носили не экономический (создавать альтернативу КВЖД в экономическом отношении не имело смысла, так как даже одна дорога вряд ли получила бы полную загрузку), а политический характер и вызывались опасением экспансии России при помощи КВЖД. Денег на такие предприятия у Пекина не было, поэтому ему приходилось искать иностранные займы, например, у Гонконг-Шанхайского банка, который контролировался английским капиталом. Кроме того, китайское руководство всегда стремилось противопоставить русской активности в южной Маньчжурии английские интересы[16]. Всё это сильно беспокоило С.Ю. Витте. Так как запретить подобное строительство было невозможно (попытка России заявить о нарушении своего права по договору о КВЖД встретила категорическое сопротивление Пекина)[17], то приходилось искать варианты участия России в подобных проектах, что требовало немалых затрат.
В конце 1897 г. монополия С.Ю. Витте на дальневосточную политику была нарушена министром иностранных дел М.Н. Муравьёвым. Именно благодаря его настояниям Николай II принял в начале декабря решение ввести русские корабли в гавань Порт-Артура. Этот шаг также означал, что Россия использует на Дальнем Востоке не только экономические, но и силовые рычаги для достижения поставленных задач – в данном случае для приобретения незамерзающего порта. Однако никакого влияния на приёмы действий С.Ю. Витте в Китае захват Порт-Артура не оказал. Свидетельство этому – содержание англо-русских переговоров по Китаю 1898-1899 гг. Только М.Н. Муравьев предложил разграничить сферы железнодорожного влияния по линии Пекина, как товарищ министра финансов П.М. Романов тут же возразил, что эта линия должна располагаться южнее, «приблизительно около Хуанхэ» из-за «успехов» Русско-Китайского банка южнее Пекина (совершенно неизвестных в МИД)[18]. С.Ю. Витте вообще не желал связывать себя какими-либо обязательствами, чтобы не создавать трудности проникновению Русско-Китайского банка в английскую сферу влияния в Китае – бассейн Янцзы (Центральный Китай), на что он очень надеялся. За это министр финансов был готов допустить англичан в русскую сферу – Маньчжурию (т.е. севернее китайской стены), невзирая на очевидный риск такого шага. С.Ю. Витте полагал, что для России необходима свобода рук в Китае[19]. М.Н. Муравьев же, уловив стремление министра финансов к расширению «нашей финансовой и железнодорожной предприимчивости в нынешней сфере влияния Англии на юге Китая», вынес категорический вердикт: «ради выгод частных железнодорожных компаний и кредитных учреждений императорское правительство едва ли может жертвовать политическими интересами первостепенной государственной важности», намекая на необходимости сосредоточить усилия на закреплении за Россией Маньчжурии[20]. Надо признать, возражения были вполне справедливы, а замысел С.Ю. Витте – идти на экономическое завоевание Центрального Китая, — совершенно фантастическим и весьма рискованным предприятием, так как у Петербурга не было для этого достаточных средств.
В 1900 г. в экономической политике С.Ю. Витте в Китае произошли значительные изменения. Они, по-видимому, были связаны с двумя обстоятельствами. Первое из них – это начало мирового экономического кризиса, начавшегося с угнетённого состояния мировых фондовых рынков. У С.Ю. Витте исчезла возможность заимствовать оттуда значительные суммы, поэтому он вынужден был перейти к политике экономии. 27 июля 1900 г. князь В.П. Мещерский поместил в №56 своего «Гражданина» статью «Мысли сведущего человека» под псевдонимом «Русский», за которым скрывался сам министр финансов[21]. Статья С.Ю. Витте свидетельствовала о значительной перемене в его целях, так как содержала публичный отказ от каких-либо замыслов в отношении Центрального Китая: «Наш же современный интерес находится ныне только исключительно в пределах железной дороги до Владивостока и Порт-Артура». Действительно, можно отметить с 1901 г. явное равнодушие Министерства финансов к различным предприятиям в центральном и южном Китае. С.Ю. Витте, если и не отказался совсем от своих прежних планов, то, во всяком случае, отложил их осуществление на неопределенное время. Новые обстоятельства также заставили министра финансов быть значительно прагматичнее и осторожнее в борьбе за концессии. Так, С.Ю. Витте неожиданно поменял подход к переговорам с Гонконг-Шанхайским банком о займе на дорогу от Пекина в Маньчжурию. Ещё 11 октября 1900 г. он получил согласие Николая II на приобретение всей концессии у Гонгонг-Шанхайского банка[22]. А уже месяц спустя Витте неожиданно заявил, что его интересует не вся трасса, как было ранее, а только её часть севернее Шанхайгуаня. Всё, что южнее, выкупать, согласно его новой позиции, не следовало, так как в той трассе не имелось необходимости и к тому же было дорого[23]. Вообще дальнейший интерес С.Ю. Витте к железнодорожным концессиям в Китае вернулся к прежнему стремлению сохранять монопольное значение КВЖД в Маньчжурии и не допускать там строительства иных дорог. В апреле 1902 г. директор канцелярии министра финансов А.И. Путилов, явно выражая точку зрения С.Ю. Витте, писал, что было бы лучше, если бы дорога на север от Шанхайгуаня вообще не строилась, а если Китай всё-таки решится на её сооружение – то чтобы концессию получили американцы с обязательным участием России[24]. Поэтому, когда в 1903 г. китайцы вернулись к плану строительства этой магистрали и обратились за поддержкой в Русско-Китайский банк, С.Ю. Витте не возражал, передав решение вопроса на усмотрение банка[25]. Отголоском прежних стремлений Витте осталось желание получить концессию на магистраль от КВЖД до Пекина, на чём министр финансов пытался настоять в 1901 г., включив этот пункт в проект сепаратного соглашения с Китаем [26].
Это означало, что Витте де-факто отказался от своих планов проникновения в Центральный Китай, на которых он настаивал ещё в начале 1900 г. В полемике с А.Н. Куропаткиным на полях его доклада о задачах русской армии в ХХ столетии в ответ на заявление военного министра о том, что Россия должна ограничиться Северным Китаем, у С.Ю. Витте вырвалась примечательная фраза о том, что все богатства Китая – на его юге, куда и следует стремиться России[27].
Второе обстоятельство – это боксёрское восстание, ознаменовавшее не только перемену обстановки в Китае, но и второе серьёзное поражение С.Ю. Витте в борьбе за влияние на политику России в дальневосточных делах. Министр финансов был категорически против ввода русских войск в Китай: «Маньчжурию мы не захватывали. И было бы лучше всего, если бы мы ничего не захватывали, а борьбу за рынки предоставили бы торговле. Мы прошли всю Маньчжурию без всякого захвата и М[инистерст]во ф[инансо]в только и просило, чтобы ничего не захватывали, а предоставили действовать торгово-политическому влиянию»[28]. Тем не менее, А.Н. Куропаткин настоял на своём решении, и русские войска не только оккупировали северные провинции Китая, но и приняли участие в походе коалиционного отряда на Пекин. Военный министр также интриговал против назначения близкого С.Ю. Витте В.Н. Ламздорфа министром иностранных дел летом 1900 г. После неудачи он просто обошел графа, отстранив от командования русскими войсками в Китае Е.И. Алексеева, все указания которому давал именно министр иностранных дел, и назначил генерала Н.П. Линевича, отправив его на Пекин, что явилось полной неожиданностью для В.Н. Ламздорфа. Действия А.Н. Куропаткина означали, что военный министр не только имеет собственные взгляды на задачи России на Востоке, но и намерен проводить их в жизнь.
Впрочем, как и в случае с занятием Порт-Артура, С.Ю. Витте не только быстро примирился со случившимся, но и внёс существенные коррективы в собственную политику в Китае. В записке Николаю II 11 августа 1900 г., посвящённой китайским делам, вместо экономической экспансии министр финансов заговорил о тяжелом состоянии хозяйства России и о необходимости в связи с этим сосредоточиться на упрочении договора о КВЖД, настаивая на его частичном пересмотре в обмен на вывод русских войск из Маньчжурии[29]. Последнее обстоятельство стало одной из главных идей С.Ю. Витте в его китайской политике второй половины 1900 — начала 1901 гг.: «Маньчжурию мы оставим лишь тогда, когда все успокоится и все наши требования будут выполнены»[30]. Это означало, что у министра финансов на первое место выходят уже не чисто экономические рычаги, как это было в 1895-1899 гг., а договорные обязательства (но не сила, как у военных).
Поэтому С.Ю. Витте взял курс на заключение сепаратного договора с Пекином[31]. В ноябре 1900 г. Ли Хунчжан был даже готов «осуществить план передачи нам эксплуатации всех богатств Застенного Китая, т.е. что-то совершенно необъятное, с правом иметь свою охрану, концессии, если мы оставим за богдыханским правительством сюзеренные права»[32]. Однако по мере успокоения ситуации центральная власть проявляла всё менее желания делать уступки. Несговорчивость Пекина и последовавший за ним отказ России от идеи сепаратного соглашения привели к значительному усилению в русской политике силовых методов: в Китае стала все более активно разыгрываться карта присутствия там русских войск. А.Н. Куропаткин после неудачи сепаратных переговоров даже ввел в Маньчжурию новые части[33]. Постепенно изменился и характер требований к Китаю: вместо усиления экономических позиций России (с чего начались переговоры) речь стала идти об изменении статуса Маньчжурии в смысле превращения ее в зарубежный для Китая край, находящийся на исключительном положении, под которым прежде всего имелось в виду русское военное управление и передача в руки России процесса замирения края[34].
Помимо того, что колоссальное влияние на китайские дела получили военные, возник соблазн решения всех проблем напрямую с местными властями, которые попали практически в полную зависимость от русских. Здесь работал уже не механизм экономического влияния, а желание заключать договоры, в которых бы фиксировалось особое положение русских подданных. Так, с конца 1900 г. китайские губернаторы маньчжурских провинций были вынуждены обращаться в Русско-Китайский банк за займами. По-видимому, первым был мукденский цзянь-цзюнь, получивший кредит в 200 тыс. лан[35]. Вслед за мукденским к России обратился и гиринский цзянь-цзюнь за займом в 1 млн. лан на 5-6 лет под гарантии ввозных пошлин на товары[36], а также хейлуцзянский. Министерство финансов пожелало получить от них в качестве ответной любезности ряд концессий (все равно, на банк или на общество КВЖД) на разработку месторождений золота, угля, леса и т.п. и вообще закрепить за Русско-Китайским банком право их первоочередного получения[37]. Вообще говоря, скупка концессий – не банковское дело, тем более, что в уставе Русско-Китайского банка такая деятельность не предусматривалась. Эта операция также противоречила проводимой до этого линии банка на прибыльность всех своих действий и отражала практику С.Ю. Витте по использованию казённых ресурсов под флагом псевдочастных предприятий в политических целях. Министр финансов полагал, что в будущем удастся продать собранные концессии предпринимателям и акционерным обществам, в том числе и иностранным[38].
Пока же возникла парадоксальная ситуация: наибольшую активность в приискании концессий проявляли не коммерсанты, а чиновники и военные. Так, в Гиринской провинции переговоры о предоставлении концессий вел представитель Министерства иностранных дел В.Ф. Люба[39]. Он добился того, что 2 марта 1901 г. гиринский цзянь-цзюнь признал преимущественное право банка на получение всех концессий. Но его усилия в основном оказались напрасны. Через год тот же Люба констатировал полную неудачу русских концессионеров — золотодобытчиков в Гиринской провинции Китая. Асташев, Российское золотопромышленное общество и Верхне-Амурская компания вели себя очень осторожно, занимались мелочами. Китайцы ждали от предпринимателей обогащения для казны и хороших заработков для населения. «На деле оказалось: мелочничество и грошовая экономия на миллионном деле, требующем единовременно крупных затрат, бездеятельность и стремление оттянуть время разведок на возможно долгий срок». Следствием было недовольство русскими со стороны местных властей и «вызывающе — озлобленное отношение китайцев»[40]. В общем, число концессий, приобретенных банком, оказалось невелико (полтора десятка) и они не сыграли заметной роли в русской политике в Китае. Сам же курс на заключение сепаратных соглашений русской власти с маньчжурскими губернаторами, в которых закреплялись не только экономические преимущества русских, но и контроль и некоторые ограничения китайских властей, вызвал ассоциации с установлением протектората «де-факто»[41].
Такая деятельность России в северных провинциях Китая вызвала беспокойство пекинских властей, которые стали по возможности противодействовать этому и другими мерами. В 1902 г. в Китае были приняты новые горные правила, затруднявшие получение концессий иностранцами. Одновременно Пекин в 1901-1902 гг. активизировал китайскую колонизацию Маньчжурии[42]. Китайское переселение стало захватывать и русские области Дальнего Востока, создав почву для заявлений о растущей «желтой опасности», связываемой со строительством КВЖД и освоением Маньчжурии[43]. Всё вместе это означало, что и новая тактика Витте не приносит успеха, а скорее создаёт дополнительные проблемы.
Напрашивался ход: для успеха русского экспорта в Китай производство отечественных товаров должно быть налажено, прежде всего, в Забайкалье и Приморье. Однако Министерство финансов не сделало практически ничего для развития экономики Приморья. Даже его центр Владивосток представлял собой порт и обслуживающую его инфраструктуру, частных предприятий в нём почти не было. Совершенно отсутствовали мощности по переработке сельскохозяйственного сырья. Даже в 1903 г. во Владивосток везли из Англии (!) огнеупорную глину, из Японии — коксующийся уголь.
Не лучше обстояло дело в местной торговле. Всё упиралось в острый дефицит капитала, особенно свободного. Экономист, специально изучавший эту проблему, пришёл к печальному заключению: «промышленный капитал Окраины [был] не в состоянии строить крупные предприятия»[44]. Этому способствовал и ряд других обстоятельств: малочисленность русского населения, общий недостаток рабочей силы и особенно специалистов. Одновременно среди них существовала значительная безработица, что отражало почти полное отсутствие рынка предложения труда. Нехватка средств определялась также нежеланием состоятельной части населения вкладывать деньги в местную экономику: сбережения большей частью переводились в Европейскую Россию. Министерство финансов не прилагало никаких усилий для успешного насыщения дальневосточного рынка кредитами.
Важным инструментом в руках С.Ю. Витте был режим беспошлинной торговли на неподакцизные товары (порто-франко), существовавший на Дальнем Востоке с середины ХIХ века. Однако он воспользовался им далеко не лучшим образом, установив порто-франко (беспошлинной торговли) в Дальнем (указ Николая II 30 июля 1899 г.) и введя в 1900 г. таможенные пошлины во Владивостоке. Министерство финансов надеялось таким образом переориентировать центр русской торговли на Квантун.
Можно спорить об эффективности подобных мер, которые находились в общем в русле политики промышленного протекционизма С.Ю. Витте. Но несомненно, что порто-франко в условиях острого дефицита капитала и отсутствия развитой промышленности (т.е. конкурентной среды) играло сдерживающую роль по отношению к ценам. Отмена порто-франко способствовала формированию в Приморье рынка с очень высоким по сравнению с Европейской Россией уровнем цен. Несмотря на то, что таможенная пошлина была введена только на некоторые импортные товары, цены повысились на все отечественные, в том числе и на продовольствие: к 1903 г. цена на яйца во Владивостоке выросла в 2 раза, на кирпич — почти на половину, на 1/3 — на лес и песок и т.д.[45] Кроме этого, искусственное создание тепличных условий для местных производителей немедленно привело к падению конкурентоспособности их товара, несмотря на рост цены. Так, владивостокские производители сразу были вытеснены с японского рынка спичек.
Это не давало шансов и без того дорогим местным товарам на проникновение на китайский рынок в заметном масштабе: они безнадёжно проигрывали более дешёвым и качественным предметам из Америки и Японии. В случае с Дальним Востоком протекционизм С.Ю. Витте вступил в противоречие с его экономической экспансией в Китай. Впрочем, согласование этих двух политик было в том, что министр финансов намеревался искусственно перенести центр тяжести экономической жизни региона в Маньчжурию, на арендованный Россией Ляодунский полуостров.
Не удивительно, что вместо развития собственной дальневосточной окраины усилия Министерства финансов оказались направлены на развитие Маньчжурии. За десятилетие с 1895 г. сумма русских инвестиций более чем в 5 раз превысила стоимость русского экспорта в Китай. Маньчжурии сооружались самые современные по оснащению предприятия: лесообрабатывающие, строительные, по переработке сельскохозяйственной продукции[46]. Эта странная политика уже в 1903 г. вызвала обоснованные нарекания дальневосточных предпринимателей, которых поддержало даже правление КВЖД: следует ввозить в Маньчжурию товары, а не строить там предприятия (почувствовав опасность того, что скоро товары из Маньчжурии могут занять дальневосточный рынок) [47]. Надо признать, что так и произошло после русско-японской войны.
После 1900 г. Витте мало что делал для экономической экспансии даже в пределах Маньчжурии. Русско-Китайский банк занимался ведением активных операций где угодно, но только не в Северном Китае. В Порт-Артуре отделение банка скорее распугивало клиентов, чем развивало коммерческую деятельность. Имея исключительное право на ведение операций на Квантуне, банк отказывал «в производстве наисущнейших и простейших банковых операций, как-то: страхование выигрышных билетов, прием на хранение процентных бумаг; вместе с тем банк не платил вовсе процентов по текущим счетам и брал чрезмерную плату за делаемые им переводы»[48]. Срок телеграфных переводов доходил до 4 месяцев! Банк также завышал комиссионные проценты при продаже ценных бумаг и обмене валют, сильно затруднял получение кредита даже на невыгодных для клиента условиях в 8-9% годовых.
Даже создание 5 июля 1902 г. Маньчжурского горнопромышленного товарищества лишь отчасти можно рассматривать как шаг, направленный на продолжение политики экономической экспансии в Маньчжурии. С.Ю. Витте аргументировал учреждение нового общества интересами скупки концессий, но нельзя сказать, что в этой деятельности товарищество преуспело. За год своей деятельности (в середине августа 1903 г. оно прекратило операции в связи с отставкой С.Ю. Витте с поста министра финансов) общество стало обладателем лишь 6 сколько-нибудь заметных концессий: три из них касались золотодобычи, одна – угля и ещё две представляли собой долю участия в других фирмах[49]. Такой результат трудно объяснить исключительно скромностью средств, которые С.Ю. Витте мог использовать (уставной капитал Маньчжурского горнопромышленного товарищества составлял 1 млн. руб.). Наверное, справедливо замечание Б.А. Романова, который связал создание товарищества и активность оппонентов министра финансов – безобразовцев по приисканию лесной концессии на китайском берегу р. Ялу[50]. Оба предприятия совпадают по времени возникновения — лето 1902 г., по поставленным целям – концентрация концессий, и по ничтожности результатов. Также создание Маньчжурского горнопромышленного товарищества через четыре месяца после принятия новых китайских горных правил, т.е. в момент резкого ухудшения условий концессионной деятельности, выглядело странным. Получается, что в 1902 г. экономическая экспансия С.Ю. Витте в Китае являлась уже не самостоятельной политикой, а одним из средств его борьбы за влияние.
Во второй половине 1902 г. министр финансов ещё раз пересмотрел свою экономическую политику в Китае – на сей раз в сторону полного отказа от каких бы то ни было активных действий даже в Маньчжурии. Произошло это после того, как осенью 1902 г. С.Ю. Витте впервые совершил поездку на Дальний Восток, где он осмотрел достраивавшиеся КВЖД и ЮМЖД, побывал в Порт-Артуре и Дальнем. По результатам своей поездки министр финансов представил всеподданнейшую записку, главной мыслью которой была необходимость вращать всю русскую дальневосточную политику вокруг КВЖД. Несмотря на то, что он по-прежнему надеялся на развитие экономических связей России с Китаем и транзитной роли Сибирской магистрали, ставка в докладе делалась уже на активизацию русской колонизации в полосе отчуждения КВЖД (по пять вёрст по обе стороны от полотна), привлечение иностранного капитала и т.д.[51] Новую экономическую программу С.Ю. Витте обуславливал рядом политических шагов: эвакуацией из Маньчжурии русских войск, примирением с Китаем и сближением с Японией на почве «временного» отказа от Кореи. Вся записка еще раз свидетельствовала о том, что интересы министра финансов сосредоточились исключительно на удержании Маньчжурии, причём не столько экономическими, сколько силовыми и колонизационными методами.
Полное фиаско всей прежней политики С.Ю. Витте в Китае было засвидетельствовано на совещании в Ялте с участием Николая II по вопросу о заселении полосы КВЖД 27 октября 1902 г. Выступление министра финансов ещё раз отразило значительные перемены в его позиции. С.Ю. Витте частично отказался даже от своих маньчжурских планов. Если в его записке о поездке на Дальний Восток речь шла о всемерном развитии КВЖД, то на совещании, несмотря на декларацию о том, что в будущем Маньчжурия обязательно станет частью России или окажется в полной зависимости от неё, С.Ю. Витте отрицал необходимость активности там сейчас, заявив, что процесс русификации должен идти исторически, «не спеша и не насилуя естественное течение событий» [52]. В рамках этого курса министр финансов выступил против организации масштабного переселения русских в полосу КВЖД, объявив её малонаселенность выгодной для охраны дороги, а для укрепления позиций на Дальнем Востоке он предложил построить исключительно по российской территории Амурскую железную дорогу. Впрочем, русская колонизация полосы КВЖД представлялась едва ли не самым надёжным средством укрепить за собой магистраль. Поэтому в эти же дни С.Ю. Витте заявил Николаю II, что он за начало русского заселения полосы КВЖД и против вывода русских войск из Гирина[53]. Для привлечения туда русского элемента власть пошла на невиданные послабления: желающим укрепиться рядом с железной дорогой не только выдавались значительные подъёмные, но и была обещана жизнь без общины (т.е. хуторские посёлки), а также свобода совести (допускалось отправление любых вероисповеданий)[54]. Чуть позже, в июне 1903 г. С.Ю. Витте поддержал соображения российского посланника в Пекине П.М. Лессара о том, что предупредить неблагоприятную для России деятельность иностранцев в Маньчжурии можно только присоединив её. Министр финансов лишь сожалел, что продолжение военной оккупации Маньчжурии невозможно[55]. Получалось, что большинство усилий десятилетней политики на Дальнем Востоке оказались затрачены впустую: вместо господства на рынках приходилось рассуждать о планах размещения воинских частей. Это наверняка явилось серьезным ударом и для Николая II, которому совсем недавно грезились планы господства во всей Азии. Горькое разочарование ещё более усугублялось сознанием того, что на политические аферы в Китае были выброшены огромные деньги. Естественным было желание царя спасти хоть что-то и рост недоверия к С.Ю. Витте, завершившийся его отставкой в августе 1903 г.
В итоге в 1903 г., перед началом русско-японской войны, российская политика на Дальнем Востоке свелась в основном к силовым и дипломатическим действиям, руководимым в основном А.Н. Куропаткиным, Е.И. Алексеевым и безобразовцами. Программа широкой экономической экспансии в Китай совершенно исчезла с повестки дня. По большому счёту это означало, что попытка России вести колониальные приобретения мирными, экономическими средствами, как это делали крупнейшие западные державы, быстро окончилась крахом. Его причинами была ненадлежащая проработка идеи, неумение организовать её коммерческую сторону (попутно выяснилось, что действия казённых денег по своей экономической эффективности неизменно уступают деятельности частного капитала), а также явная несоразмерность поставленных целей (экономическое господство в большей части Китая) с имеющимися средствами. Можно сказать, что эта политика с самого её начала была обречена на неудачу.
[1] Скальковский К. Русская торговля в Тихом океане. СПб., 1883. С.256.
[2] Романова Г.Н. Экономические отношения России и Китая на Дальнем Востоке в ХIХ-начале ХХ в. М., 1987. С.71.
[3] Андрущенко Н. По вопросу о чайном грузе для Сибирской железной дороги // РГИА. Ф.560. Оп.29. Д.123. Л.149-154.
[4] Гейштор И.Э. Торговля России на Дальнем Востоке. СПб., 1903. С.4, 14.
[5] Записка Д.М. Позднеева, приложенная к письму С.Ю. Витте 2 июля 1902 г. // РГИА. Ф.22. Оп.3. Д.46. Л.4 об.; отчет Д.М. Позднеева о встрече с русским купечеством Дальнего Востока в Харбине. 1902 г. // РГИА. Ф.560. Оп.29. Д.200. Л.4-9. Аналогичное состояние русской торговли было в Тяньцзине (Д.М.Позднеев — С.Ю.Витте 30 января 1902 г. // Там же. Д.113. Л.61-72).
[6] Меркулов С.Д. Возможные судьбы русской торговли на Дальнем Востоке. СПб., 1903. С.8.
[7] Справка [о перевозке коммерческих грузов из Порт-Артура по железной дороге] 5 февраля 1901 г. // РГИА. Ф.1416. Оп.1. Д.78. Л.8-11.
[8] Докладная записка члена биржевого общества С.Д. Кравцова о тарифных ставках КВЖД [1903 г.] // РГИА. Ф.1416. Оп.1. Д.238. Р. Квестед считает, что тарифы на КВЖД в среднем на 100% превосходили среднероссийские (Quested R.K.I. «Matey» imperialists? : the tsarist Russians in Manchuria, 1895-1917. [Hong Kong], 1982. Р.97), однако такие данные вызывают большие сомнения.
[9] Меркулов С.Д. Возможные судьбы русской торговли на Дальнем Востоке. СПб., 1903. С.21.
[10] В начале 1900 г. С.Ю. Витте писал: «Если ныне же не будет принято энергичных и решительных мер к тому, чтобы в течение ближайших десятилетий наша промышленность оказалась в состоянии своими продуктами покрывать потребности России и азиатских стран, которые находятся или должны находиться под нашим влиянием, то быстро растущая иноземная промышленность сумеет прорваться через наши таможенные преграды и водвориться как в нашем отечестве, так и в сказанных азиатских странах, а укоренившись в глубинах народного потребления, она может постепенно расчистить пути и для более тревожных иностранных политических влияний» (Всеподданнейший доклад С.Ю. Витте «О положении нашей промышленности». Февраль 1900 г. // Историк-марксист. 1935. №2/3. С.133).
[11] Фурсенко А.А. Первый нефтяной синдикат в России (1893-1897) // Монополии и иностранный капитал в России. М.:Л., 1962. С.50-55; Д.Д. Покотилов — П.М. Романову 27 декабря 1895 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.9. Л.124 об.
[12] Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892-1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928. С.126.
[13] Однако дела Русско-Китайского банка в Монголии пошли неважно: «были большие расходы, большие затеи и полная неприспособленность к местным условиям». После боксерского восстания 1900 г. «Монголор» на время вообще прекратил деятельность, а отделение банка в Урге переключилось на кредитование монголов. Не зная местных обычаев и не имея сотрудников, свободно владевших монгольским языком, служащие оказались не в состоянии справиться с массовым предъявлением фальшивых документов и печатей. К 1908 г. отделение имело убыток в 300 тыс. руб. и встал вопрос о его закрытии (Протокол заседания Общества востоковедов 27 мая 1911 г. // ОР РНБ. Ф.590. Оп.1. №5. Л.19-20).
[14] Л. Грауман — К.М. Иогансону 27 августа 1903 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.265. Л.88-89. Впоследствии Англо-русская компания была приобретена Маньчурским горнопромышленным товариществом у банка за 500 тыс. руб.
[15] С.Ю. Витте – М.Н. Муравьёву 20 августа 1897 г. (копия) // РГИА. Ф.560. Оп.29. Д.135. Л.7 об.
[16] Эти действия Китая опровергают один из излюбленных тезисов С.Ю. Витте, что до Порт-Артура его политика позволяла сохранять дружеские отношения с Пекином: «друзей» так не боятся.
[17] Д.Д. Покотилов – С.Ю. Витте 26, 28, 30 июля и 5 августа 1897 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.44. Л.7-11.
[18] П.М. Романов — Д.Д. Покотилову [нач. сент. 1898 г.] // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.109. Л.15 об.; телеграмма П.М. Романова – Д.Д. Покотилову 8 сентября 1898 г. // РГИА. Ф.560. Оп.29. Д.65. Л.138-141.
[19] С.Ю. Витте – М.Н. Муравьеву 25 ноября 1898 г. // АВПРИ. Ф.143. Оп.491. Д.1625. Л.16-18.
[20] Всеподданнейшая записка М.Н. Муравьева 15 декабря 1898 г. // АВПРИ. Ф.143. Оп.491. Д.1625. Л.85-90.
[21] автограф статьи // РГИА. Ф.1622. Оп.1. Д.1018. Л.236-239.
[22] Всеподданнейший доклад С.Ю. Витте 11 октября 1900 г. с резолюцией Николая II // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.170. Л.36.
[23] С.Ю. Витте – П.М. Романову 14 ноября 1900 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.170. Л.88-89. Пункт о передаче России концессии на трассу севернее Шанхайгуаня С.Ю. Витте даже намеревался включить в сепаратное соглашение с Китаем (Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892-1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928. С.281).
[24] А.И. Путилов – Д.Д. Покотилову 30 апреля 1902 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.171. Л.126.
[25] А.Ю. Ротштейн – И.А. Вышнеградскому 20 июня 1903 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.171. Л.137; А.И. Путилов – А.Ю. Ротштейну 26 июня 1903 г. // Там же. Л.140.
[26] Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892-1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928. С.287-292.
[27] ГАРФ. Ф.601. Оп.1. Д.445. Л.33; Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892-1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928. С.80.
[28] ГАРФ. Ф.601. Оп.1. Д.445. Л.52.
[29] РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.218. Л.66-73. КВЖД министр финансов намеревался передать концессии на золото почти во всей Маньчжурии, монополию на нефть и никель, а также добычу угля в районе, «обслуживаемом» дорогой (Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892-1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928. С.286).
[30] С.Ю. Витте — Д.Д. Покотилову 25 октября 1900 г. // РГИА. Ф.560. Оп.29. Д.11. Л.1.
[31] Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892-1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928. С.263-292.
[32] телеграмма Э.Э. Ухтомского 21 ноября 1900 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.190. Л.128.
[33] Красный архив. 1932. №2 (63). С.28-29.
[34] план урегулирования положения в Маньчжурии 24 апреля 1901 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.100. Л.32.
[35] Д.Д. Покотилов — П.М. Романову 8 декабря 1900 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.883. Л.1; А.Ю. Ротштейн — Д.Д. Покотилову 8 декабря 1900 г. // Там же. Л.2.
[36] РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.883. Л.4.
[37] И.П. Шипов — Д.Д. Покотилову 6 февраля 1901 г. // РГИА. Ф.560. Оп.29. Д.66. Л.153-154; Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892-1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928. С.326-327.
[38] Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892-1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928. С.379.
[39] В.Ф. Люба — Е.И. Алексееву 24 февраля и 3 марта 1901 г. // РГА ВМФ. Ф.32. Оп.1. Д.110. Л.6-7, 9. В.Ф. Люба считал, что монопольное право Русско-Китайского банка на концессии в Маньчжурии нанесет ущерб русским частным предпринимателям (Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892-1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928. С.371).
[40] Донесение В.Ф. Любы в МИД 28 марта 1902 г. // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.776. Л.78-82.
[41] Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892-1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928. С.295; Quested R.K.I. «Matey» imperialists? : the tsarist Russians in Manchuria, 1895-1917. [Hong Kong], 1982. Р.69-88.
[42] Доброловский И.А. Хэйлуцзянская провинция Маньчжурии. Харбин, 1906; Болобан А.П. Земледелие и хлебопромышленность в Северной Маньчжурии. Харбин, 1909 и др.
[43] Меркулов С.Д. Русское дело на Дальнем Востоке. СПб., 1912 и др.
[44] Глуздовский В.Е. Приморско-Амурская окраина и Северная Маньчжурия. Владивосток, 1917. С. 134.
[45] Березовский А.А. Таможенное обложение и порто-франко в Приамурском крае. Владивосток, 1907. С.28-29.
[46] Сухачёва Г.А. Влияние русского капитала на промышленное развитие Маньчжурии (1895-1917 гг.) // Исторические контакты России и Советского Союза с Китаем во второй половине ХIХ — первой половине ХХ в. Владивосток, 1986. С. 93-94.
[47] Докладная записка правления КВЖД по поводу ходатайства Владивостокского биржевого общества. Б/д. [1903] // РГИА. Ф.1416. Оп.1. Д.238.
[48] Хвостов А. Русский Китай // Вестник Европы. 1902. №11. С.182-183.
[49] Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892-1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928. С.377-381.
[50] Романов Б.А. Россия в Маньчжурии (1892-1906). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. Л., 1928. С.383-384.
[51] РГИА. Ф.1622. Оп.1. Д.711.
[52] Черновик журнала Особого совещания 27 октября 1902 г. // РГИА. Ф.560. Оп.26. Д.326. Л.163-164; Симанский П.Н. События на Дальнем Востоке, предшествовавшие русско-японской войне (1891-1903 гг.). Ч.3. Последний год перед войной. СПб., 1910. С.25-26.
[53] Дневник А.Н. Куропаткина. Запись 2 ноября 1902 г. (копия) // РГВИА. Ф.165. Оп.1. Д.5435. Л.137-138.
[54] Протокол заседания правления Общества КВЖД 2 июля 1903 г. // РГИА. Ф.323. Оп.1. Д.1179. Л.17-26. На Л.17 – помета С.Ю. Витте: «Согласен».
[55] П.М. Лессар – С.Ю. Витте 11 июня 1903 г. с пометами министра финансов // РГИА. Ф.560. Оп.28. Д.255. Л.199.
