М.В. Друзин
Наряду с политической и экономической модернизацией в России в конце XIX – начале ХХ вв. происходила и социальная модернизация – модернизация общественного сознания. Последняя являлась если не решающим, то очень значимым фактором успеха первых двух. Социокультурная составляющая модернизации в последние два десятилетия привлекает к себе все большее внимание отечественных исследователей. Историк старообрядчества В.В. Керов отмечает, что «в центре исследований все чаще оказываются сами субъекты экономики, а технико-экономический детерминизм сменяется системным анализом комплекса взаимодействующих факторов, среди которых важное место занимают социокультурные процессы и явления» [1].
Субъектами экономической модернизации в России, наряду с государством, являлись частные предприниматели. Представляя собой внешне однородный социальный слой – буржуазию, российское предпринимательство, вместе с тем, именно на социокультурном уровне выказывало свою исключительную полигенетическую сущность. Б.В. Ананьич, призывая «учитывать сложную структуру этого предпринимательства», в качестве одного из элементов данной структуры отмечал наличие в предпринимательстве «различных национально-религиозных групп» [2]. Национально-религиозный фактор обуславливал, по мнению Б.В. Ананьича, особую «предпринимательскую этику, а может быть и стратегию, основанную на определенных религиозных принципах. В некоторых случаях они заменяли правовые нормы, регулировавшие деловые отношения, или сопутствовали им» [3]. Наряду с отмеченным фактором, на наш взгляд, существенную роль играло и сословное происхождение предпринимателя, причем не только во внутриделовых отношениях, но и при взаимодействии с «внешней» средой. Несмотря на то, что в рамках капиталистической формации все сословные грани, казалось бы, размывались, подчиняясь общему закону «спроса и предложения», на ментальном, культурном уровне сословное подразделение, глубоко исторически обусловленное, сохранялось в полной мере. Эта дифференциация социального сознания находила свое выражение в различной самоидентификации предпринимателей, следствием которой являлось различное отношение к власти (и как к таковой, и как к средству воплощения собственных целей), к буржуазным ценностям, к целям предпринимательской деятельности. В результате, модернизационные преобразования в России, как в экономической, так и политической сферах, воспринимались и осмысливались российской буржуазией далеко не идентично, что привело, во-первых, к неспособности ее не только к политической, но даже к экономической консолидации [4], а во-вторых, многократно усложнило, а значит – затормозило, сам процесс модернизации. Постараемся подкрепить наше утверждение некоторыми фактами.
П.А. Бурышкин и В.П. Рябушинский писали о глубоко презрительном отношении купечества, промышленников к «дельцам», «грюндерам» – так называемой «новой» деловой элите (сосредотачивавшейся главным образом в Петербурге) [5]. Причина такого отношения заключалась в различных представлениях обеих групп о сущности предпринимательской деятельности. Если купечество, которое, в большинстве своем, корнями уходило в крестьянское и мещанское сословия, строило бизнес на основе созидательного труда (производства, а не перепродажи товаров), руководствовалось принципами семейной преемственности деловой традиции и личной ответственности [6], то «новая» деловая элита предпочитала извлекать прибыль посредством кредитных операций, операций с ценными бумагами, игрой на бирже и др. подобных «спекулятивных», по мнению купечества, методов. В «новую» деловую элиту вошли представители самых разных сословий и состояний, прежде всего, петербургская знать и высокооплачиваемые чиновники, а также предприниматели иностранного происхождения. Всех их объединяло отсутствие значительного предпринимательского опыта и культурных традиций делового поведения (за исключением иностранцев), стремление ограничить личную ответственность, подменив ее ответственностью «общества», а также прагматичный, чисто капиталистический подход к предпринимательской деятельности [7].
Особо следует сказать о дворянстве, как непосредственном предмете данной статьи. Дворянство в начале ХХ в. представляло собой не менее сложную социально-генетическую структуру, нежели предпринимательство, что явилось причиной, порой, абсолютно полярных позиций первого сословия, занимаемых им в отношении предпринимательской деятельности: от полного пренебрежения и до активного участия дворян в российском бизнесе [8]. Последняя позиция была обусловлена недворянским «происхождением» этой группы дворян, в строгом смысле слова дворянами не ставшей: свой дворянский титул они получили в первом (либо втором) поколении за службу, и часто это было только личное дворянство, либо в порядке награды за благотворительную деятельность. Подобное «происхождение» в гораздо большей степени объединяло «новых» дворян с уже отмеченными группами купечества и «новой» деловой элиты, нежели со «старосословным» дворянством. Поэтому, когда мы будем говорить о дворянстве, то будем иметь ввиду социальную группу, в которой в наиболее полном виде сохранились «стародворянская психология», культура, мировоззрение, этика и традиции. Наиболее полно данным характеристикам отвечало поместное родовое и потомственное (в третьем – четвертом поколениях) дворянство [9].
Несмотря на то, что и последняя группа являлась источником рекрутирования предпринимательства – 1 644 потомственных дворянина являлись владельцами фабрично-заводских предприятий, – 90 % дворянских предприятий были тесно связаны с сельских хозяйством и с владением землей [10], что, определенным образом, говорило о желании дворян-предпринимателей завуалировать свою «инновационную» деятельность традиционными для поместного дворянства видами занятий. Таким образом глубокого и быстрого обуржуазивания дворянства не происходило. А.П. Корелин отмечает, что «дворянство сближалось, но далеко не всегда сливалось с новыми социальными слоями» [11], а американский историк А. Майер и вовсе считает, что «старые элиты проявили необычайную способность усваивать и использовать новые идеи и способы действия так, чтобы при этом не нанести серьезного ущерба своему традиционному статусу, нравам и мировоззрению»[12] (курсив наш. – М.Д.).
Как видим, на ценностном, мировоззренческом уровне, который и способен глубоко интегрировать различные социальные общности, между тремя охарактеризованными группами общего было мало. Традиция и культура на данном этапе еще подавляли общность непосредственно буржуазных интересов. Соответственно, разнились их политические взгляды и отношение к власти.
П.А. Берлин в своей работе «Русская буржуазия в старое и новое время» слишком упрощал, когда говорил о причинах аполитичности отечественного бизнеса, объясняя ее постоянной зависимостью от государственной поддержки [13]. К началу ХХ в. крупное московское купечество являлось уже вполне независимым от государства в экономическом плане. Не воспринявшему западной буржуазной этики в процессе перестройки мышления на капиталистический лад, который произошел в рамках традиционных культурных ценностей [14], московскому купечеству, вместе с тем, симпатизировала политическая роль западного буржуа, которую они желали освоить и достаточно успешно осваивали в России [15]. Отсюда – политическая оппозиционность или в целом политическая активность московского купечества. Представители же «нового» делового мира были тесно связаны с бюрократическим аппаратом, который использовали в собственных интересах, а потому не чувствовали необходимости активно участвовать в политической жизни государства, тем более – становиться в оппозицию. И, наконец, для потомственного дворянства служба государству, власти представлялась фамильным долгом, вопросом чести, главной ценностью. Для них служба была не средством, а целью. Поэтому, даже те дворяне, которым удалось адаптироваться к новым капиталистическим отношениям, в полной мере сохраняли патриархальные, традиционные отношения с государственной властью и даже на ниве предпринимательства продолжали служить. Такой разнонаправленный в социокультурном и социопсихологическом отношении класс не мог стать единой политической силой. И это ярко отразилось в их партийной принадлежности соответственно: от либерально-оппозиционной до проправительственных партий [16].
А если вспомнить, какой образ буржуа вырисовывался в русской художественной литературе [17], то станет понятно, с какими трудностями сталкивалась экономическая модернизация России, трудностями далеко не технического и технологического плана, а именно психологического.
Отметив и обосновав важность социопсихологического, социокультурного фактора экономической модернизации России, обратимся к его характеристике в контексте модернизации Горнозаводского Урала в конце XIX – начале ХХ вв.
Структурно Горнозаводской Урал как промышленный комплекс состоял из двух тесно взаимосвязанных элементов, двух субъектов, определявших особенности развития региона: «владений» и «владельцев». Характер «владений» был исторически обусловлен волей государства, пожелавшего развить на Урале горнозаводскую промышленность, для чего владельцам на определенных условиях и ограничениях (посессионное право) были пожалованы многочисленные льготы и пособия. Свою, далеко не последнюю, роль в формировании облика уральских предприятий сыграли географический и природный факторы. В итоге, к концу XIX в. уральские «владения» представляли собой следующий набор «качеств» и проявившихся «недостатков»: «огромные земельные латифундии, многоотраслевой характер хозяйств, “натуральность” окружной экономики, с тенденцией иметь все свое, нераздробляемость округов, незавершенность наделения горнозаводского населения землей, ограничение предпринимательства в рамках округов [18], децентрализованное размещение предприятий, их сложные производственные связи, обязательства непрерывного заводского действия» [19]. Мы неслучайно столь подробно остановились на характеристике «владений», так как они самым непосредственным образом влияли на облик владельца, обуславливали комплекс специфических качеств, которыми должен был обладать хозяин предприятия. Генетическая связь промышленного сектора горнозаводского округа с необходимыми для его функционирования огромными земельными (в широком смысле) ресурсами предопределила двуединый статус «владельца» – как крупного землевладельца (помещика) и промышленника одновременно. И еще одно обстоятельство, влиявшее на специфику социокультурного облика уральского горнозаводчика, заключалось в том, что отмеченный «оригинальный строй» Урала прочно законсервировал традиционные отношения, настолько прочно, что даже в условиях индустриализации страны в начале ХХ в. сделал аналогичные изменения на Урале крайне труднодоступными [20]. В силу этого, успешность деятельности предприятия во многом зависела не только от деловых, но и нравственных качеств его владельца, что определяло обратное влияние в связке «владение» – «владелец». Социопсихологический фактор здесь играл весьма важную роль, особенно в условиях экономического кризиса начала ХХ в.
Обратимся теперь непосредственно к характеристике владельцев уральских горнозаводских предприятий конца XIX – начала ХХ вв. Состав собственников 32 частных горнозаводских округов (1900 г.) выглядел достаточно пестро, как в социальном отношении, так и по характеру владения. Хозяевами 20 округов [21] (62,5 % от общего числа) (на правах полной собственности, семейно-паевой, в качестве мажоритарного акционера) являлись представители дворянского сословия. Четыре горных округа [22] (12,5 %) находились во владении акционерных обществ с иностранным участием. Из оставшихся 8-ми – шестью округами [23] (18,8 %) владели представители купечества, один (3,1 %) принадлежал крестьянину и один (3,1%) – инженеру [24]. Однако, если подсчитать общий объем собственности той или иной социальной или сословной группы отталкиваясь от размеров площади принадлежащих им земель, картина существенно изменится. Дворянам принадлежало 88,3 % всех горнозаводских земель, фирмам с иностранным участием – 8,4 %, и купцам (включая сюда крестьянина и инженера) – только 3,1 % земель. Общая же площадь горнозаводских земель по четырем губерниям составляла 7,6 млн десятин [25]. Приведенные цифры свидетельствуют о явном преобладании представителей дворянского сословия в Уральской горнозаводской промышленности. Однако и само «уральское» дворянство было далеко не однородно.
Из 20 поименованных округов, 5 принадлежало представителям родового дворянства (князьям С.М. Голицыну, С.Е. Львову, К.Э. Белосельскому-Белозерскому, графам П.П. и А.П. Шуваловым). Потомственные дворяне (в третьем – четвертом колене: наследники С.С. Яковлева, графы А.А. и А.В. Стенбок-Фермор, бароны Ф.В., В.В. и Г.В. Меллер-Закомельские, графини С.П. Гендрикова и Н.П. Гудович, Е.П. Демидов князь Сан-Донато, В.А. Ратьков-Рожнов, граф С.А. Строганов, кн. С.С. Абамелек-Лазарев, С.П. и В.П. Берг, В.А. Пашков и И.П. Балашев) владели 11 округами. И, наконец, 3 округа находилось во владении дворян в первом или втором поколении (А.А. Половцов, С.П. фон Дервиз, И.А. Поклевский-Козелл). К сожалению, мы пока не можем достоверно отнести еще одного дворянина (Д.П. Соломирского) к той или иной группе владельцев (склоняемся в большей степени ко второй).
Однако помимо родовитости и знатности, «уральских» дворян-горнозаводчиков можно подразделить еще на две группы: «старых» и «новых» владельцев. К первой относились представители дворян «коренных уральских фамилий», получившие свои владения по праву наследования. Ко второй же – дворяне-горнозаводчики, которые, не являясь исторически связанными с горнозаводским Уралом, вследствие определенных деловых операций (приобретения в собственность либо акционирования) в последней четверти XIX – начала ХХ вв. явились владельцами уральских предприятий. К последним относились князь С.Е. Львов, В.А. Ратьков-Рожнов, А.А. Половцов, С.П. фон Дервиз, И.А. Поклевский-Козелл. Данная классификация интересна тем, что позволяет гипотетически охарактеризовать адаптивные возможности каждой из групп в новых социально-экономических условиях, их психологическую предрасположенность к процессам модернизации, инновационную восприимчивость.
Если говорить в целом, то складывается следующая картина. Занятие предпринимательской деятельностью для новой генерации горнозаводчиков явилось их сознательным выбором. «Старые» владельцы часто были просто заложниками ситуации, когда традиция обязывала их поддерживать и развивать заводы, а внутреннего стремления к тому у владельцев могло и не быть. Заводское хозяйство рассматривалось последними как традиционное для дворянства поместье, т. е. исключительно как источник финансовой обеспеченности. Далее, представители группы «новых» горнозаводчиков в большей своей части добыли свое состояние либо сами, либо начало было положено их отцами, т. е. предпринимательство являлось для них способом достижения определенного социального и материального положения. Поскольку они достигли намеченной цели, постольку они прошли жесткий отбор по законам бизнеса, а значит – обладали всеми необходимыми для того качествами, при том, сформированными уже в условиях нового нарождающегося капиталистического общества. У «старых» владельцев такой закалки не было. Корреспондент «Пермских губернских ведомостей», пожелавший остаться неизвестным, следующим образом охарактеризовал «закалку» «коренных» заводовладельцев: «Что же сделали для развития промышленности уральские горнопромышленники? Они полтораста слишком лет мирно лежали на боку, эксплуатировали человеческий труд, пользовались самыми обширными привилегиями, пренебрегали наукой, техникой и, в результате, нисколько не ушли вперед от времен до-петровских. С самого начала у нас возникновения горного промысла, он попал на ложный путь, ибо сделался промыслом монопольным, привилегированным, которому впоследствии препятствовал развиваться рабский, крепостной, непроизводительный труд». И далее, в подтверждение своих слов, автор приводит мнение авторитетного специалиста: «”Казенные ссуды и пособия всякого рода и вида: из заемного банка, непосредственно из государственного казначейства, из сумм уральского горного правления, заимообразная выдача чугуна с казенных заводов, недоимки в горных податях, затем рассрочки и льготы во взыскании долгов – говорит академик Безобразов – положительно развратили и усыпили нашу горную промышленность”» [26]. Очевидно, что процесс трансформации «барского» сознания в «буржуазное» у «старых» уральских горнозаводчиков протекал намного сложнее, нежели процесс генезиса и становления нового капиталистического мышления, так сказать «с чистого листа», у представителей «нового» делового мира. И в этом смысле, последним было легче адаптироваться к новым требованиям экономического развития России. Проиллюстрировать отмеченное предположение можно следующими примерами. Наиболее успешными заводчиками на Урале в рассматриваемый период стали князь С.Е. Львов и С.П. фон Дервиз.
Первый, хотя и принадлежал к древнему роду Рюриковичей и являлся братом князя Г.Е. Львова, однако, свою судьбу построил сам: спас от обнищания семью благодаря личному трудолюбию и деловой хватке. Досконально изучив сельское хозяйство, в конце 1880-х увлекся железоделательной промышленностью. Прошел обучение за рубежом, затем – практику в качестве управляющего на заводе А.В. Всеволожского, а в 1900 г. выкупил этот же завод в личную собственность. Прославился как предприниматель-организатор, т. к. непосредственно участвовал в жизни новоприобретенного Пожевского горнозаводского округа [27]. С.П. фон Дервиз, сын известного железнодорожного «короля» П.Г. фон Дервиза, капиталы нажил не сам, но смог их рационально использовать. В конце 1880-х он выкупил часть заводского места в Инзеровском имении, выстроил там два чугуноплавильных завода. Вскоре акционировал собственное предприятие, выступив мажоритарным собственником. Заводы регулярно приносили стабильный доход и, соответственно, дивиденды [28]. Однако случай С.П. фон Дервиза не совсем корректно приводить в качестве примера успешности «новых» владельцев на Урале. Его предприятие не было отягощено ни посессионным правом, ни обязательственными отношениями с горнозаводским населением. С.П. фон Дервизу удалось проявить себя успешным горнозаводчиком, однако, условия его деятельности были идеальными в сравнении с другими уральскими «владениями». Человек с «новым» мышлением действовал в «своей», чисто капиталистической среде.
Напротив, примером горнозаводской недееспособности, как это ни парадоксально звучит, стал последний представитель великой династии Демидовых – Е.П. Демидов князь Сан-Донато, один из «старых» «коренных уральских владельцев». Заводским делом он не интересовался, зато 50 – 75 % прибыли шли на личные нужды владельцев Нижне-Тагильского горного округа, контрольный пакет паев которого находился у Е.П. Демидова. В итоге, первые полтора десятилетия ХХ в. округ находился в тяжелейшем финансовом положении, а в 1917 г. был акционирован: «старые» владельцы оказались на вторых и третьих ролях [29]. В данном случае проблема заключалась в полном отсутствии интереса и желания владельца заниматься своим округом. Он преуспел на дипломатическом поприще, а горнозаводчиком являлся исключительно в силу традиции, оказавшись заложником своего происхождения.
Еще одним психологическим различием между «старыми» и «новыми» заводчиками являлось восприятие первыми фамильной собственности как родового «гнезда», а, следовательно, им было свойственно непреодолимое желание сохранить и передать семейные владения своим потомкам. Особо здесь стоит вопрос о патриархальных отношениях между «старыми» заводовладельцами и рабочим населением. К тому же, необходимо помнить и о том, что даже у тех представителей потомственных уральских магнатов, которые смогли психологически перестроиться и начали мыслить «по-новому», сохранялись аристократические понятия о чести семьи, о долге перед отечеством, о служении своему народу, что в условиях индустриального общества скорее мешало конкурировать с представителями новой, более прагматичной деловой элиты. Поэтому в то время, как такие владельцы как А.А. и Н.М. Половцовы, С.П. фон Дервиз, не говоря уже о «недворянских» «новых» горнозаводчиках, охотно шли на акционирование своих предприятий, коренные уральские владельцы всячески старались либо оттянуть этот процесс (супруги Гендриковы и Гудовичи), что привело в конечном счете к полной утрате контроля над предприятиями, либо сохранить контрольный пакет акций в своих руках (И.П. Балашев), лишив при этом предприятие серьезных финансовых вливаний и, как следствие, технической модернизации, либо полностью отказывались от него (граф С.А. Строганов), свертывая непосредственно горнозаводское производство [30]. К тому же, возможно, психологическим препятствием к акционированию для потомственных дворян являлось осознание того, что при акционировании они превращались в обычных дельцов. Очень точный штрих к социопсихологическому портрету, в частности, графа С.А. Строганова делает историк С.К. Лебедев: «Строгановы были, вероятно, слишком щепетильны (или солидны) [выделено нами. – М.Д.] для подобной деловой политики» [31], т. е. политики неоправданного риска и грюндерства, акционерного учредительства. И в данном случае такая позиция являлась в определенном смысле ущербной: объективная необходимость в привлечении капиталов со стороны для развития и укрепления горнозаводской промышленности Урала упиралась часто в иллюзорные надежды владельцев справиться своими силами либо прибегнуть к помощи государства.
Вместе с тем, в условиях Горнозаводского Урала социально-экономическая адаптация как старой, так и новой деловой элиты имела свою специфику. Указанные выше особенности функционирования и развития уральской горнозаводской промышленности, явно не соответствовавшие капиталистическому «формату» производственно-предпринимательской деятельности, обуславливали необходимость для их владельцев сочетать в себе характеристики представителя новой деловой элиты и патриархального хозяина-помещика-горнозаводчика. Только при таком условии уральского горнопромышленника ожидал успех. Поэтому, несмотря на то, что представители группы новых владельцев самой жизнью были подготовлены к выживанию в условиях рынка, жесткой капиталистической конкуренции, в большинстве своем воспринявшие буржуазную мораль «не обманешь – не продашь», уральские горнозаводчики «нового» типа оказались в условиях, где было непросто применить все указанные качества. Чуждая экономическая формация (осложненная многоукладностью хозяйства), по законам которой приходилось реализовывать свои бизнес-планы, многих предпринимателей ставила в тупик, сковывала их активность и инициативу. Игнорирование же ими местных традиций и специфики функционирования предприятий, тесно связанных с жизнедеятельностью местного горнозаводского населения, нарушало баланс интересов владельцев предприятий и их рабочих, что, в свою очередь, многократно увеличивало трансакционные издержки [32], следовательно – уменьшало доходность и рентабельность заводов. Отмеченное выражалось в широком рабочем движении как в ходе первой революции (в особо острой форме), так и до и после 1905 – 1907 гг., в умышленной порче заводского имущества, в расправах рабочих с местной заводской администрацией Богословского (А.А. Половцова) [33], Ревдинского (В.А. Ратькова-Рожнова) [34], Сергинско-Уфалейского [35] округов. И напротив, те «новые» владельцы, овладевшие с одной стороны капиталистическим опытом ведения хозяйства, но, с другой стороны, сохранившие (как уже упомянутый нами князь С.Е. Львов) или воспринявшие традиционные ценности и мировоззренческие установки, которые, безусловно, отражались на стиле управления предприятием, указанных проблем в такой острой форме не испытывали.
«Старые» владельцы уральских предприятий в свете вышесказанного оказались в более благоприятных «психологических» условиях, но опять же лишь те из них, кто смог осознать суть переживаемого процесса экономической модернизации страны и психологически оказался подготовлен действовать в новых социально-экономических условиях, в условиях рыночной экономики и конкурентной среды. Среди коренных уральских горнозаводчиков таких тоже было не так много. Сделать свои предприятия доходными и вместе с тем сохранить социальный мир в округе в полной мере удалось князю С.С. Абамелек-Лазареву, графу П.П. Шувалову-младшему, в определенной степени графу С.А. Строганову. Так, Т.И. Меттерних в своем фамильном исследовании отмечает, что с 1900 г. тысячи рабочих Строгановских заводов работали на основе участия в прибыли предприятия, поэтому недовольства среди крестьян и рабочих не возникало [36]. Даже в революционные 1905 – 1907 гг. на заводах Строганова было относительно спокойно [37]. Серьезную социальную деятельность, на фоне успешного экономического развития Лысьвенского округа, развил граф П.П. Шувалов: здесь он поддерживал храмы, школы, больницы. Помимо благотворительности граф разрабатывал проекты социального страхования и пенсионного обеспечения рабочих, однако, преждевременная смерть (в 1902 г.) помешала ему лично их осуществить. Пермские губернские ведомости в некрологе отмечали: «Узнав о кончине графа, мастеровые искренно выражали свою скорбь. Они ясно чувствуют, что в лице покойного они потеряли защитника и радетеля их интересов, жившего с округом одной душой» [38].
Полноценная и эффективная модернизация Горнозаводского Урала в начале ХХ в. была возможна лишь при условии ликвидации здесь докапиталистических форм производства и производственных отношений. Для этого было необходимо разрешить посессионный вопрос, вопрос землеустройства горнозаводского населения и освобождения заводов от обязательства обеспечивать рабочее население заработками. Также необходимым представлялось создание мощной транспортной инфраструктуры как внутри Урала, так и соединяющей его с другими регионами России. Это позволило бы провести специализацию горнопромышленного производства по отдельным горнозаводским округам и, тем самым, повысить рентабельность предприятий, удешевить стоимость производства и продукта, повысить конкурентоспособность уральских товаров на российском и зарубежном рынках. Такие серьезные преобразования были под силу только государству. И это вполне осознавалось правительством Российской Империи [39], однако, его активность в их проведении, очевидно, оказалась не на должном уровне.
В свете сказанного, факт в целом успешной деятельности предприятий князя С.С. Абамелек-Лазарева, графа П.П. Шувалова, князя С.Е. Львова подчеркивает значимость социопсихологического фактора модернизации. Им, представителям «стародворянского» сословия, удалось не только сообразоваться с новым вектором экономического развития России, но и сохранить традиционные ценности, облачив их лишь в новую оболочку. В своем лице они представили новый тип предпринимателя – российского предпринимателя-хозяйственника, который нацелен не только на получение прибыли, но и на соблюдение интересов всех заинтересованных лиц: от рабочего до государства. Это давало шанс бесконфликтного развития капитализма в России, а значит – возможность миновать революционные потрясения 1917 года. Однако слой такого предпринимательства оказался слишком малым, а времени на его продуцирование необходимо было гораздо больше – возможно, те самые двадцать лет покоя, о которых говорил П.А. Столыпин.
[1] Керов В.В. Конфессионально этические факторы старообрядческого предпринимательства // Экономическая история России XIX – XX вв.: Современный взгляд. М., 2001. С. 254.
[2] Ананьич Б.В. Предпринимательство в России. (Религиозно-национальный аспект) // Там же. С. 252.
[3] Там же. С. 243.
[4] Ввиду сего, спорными представляются причинно-следственные связи в тезисе Т. Оуэна о том, что «корпоративный капитализм (в России – М.Д.) оставался слаборазвитым, поскольку он складывался в восточной периферии европейской культуры и находился в более репрессивной политической среде, чем та, где он появился и созрел» (Оуэн Т. Предпринимательство в купеческой Москве // Купеческая Москва: Образы ушедшей российской буржуазии. Перевод с английского / Отв. ред. Дж. Уэст, Ю.А. Петров. М, 2007. С. 52).
[5] См.: Бурышкин П.А. Москва купеческая. М., 2002. С. 84; Рябушинский В.П. Купечество московское // Кузьмичев А.Д., Шапкин И.Н. Отечественное предпринимательство: Очерки истории. М., 1995. С. 164 – 165, 169.
[6] См.: Петров Ю. Московское предпринимательство в контексте экономической и политической истории России. Вторая половина XIX – начало ХХ в. // Гражданская идентичность и сфера гражданской деятельности в Российской империи. Вторая половина XIX – начало ХХ века / Отв. редакторы Б. Пиетров-Эннкер, Г.Н. Ульянова. М., 2007. С. 160 – 162; Бурышкин П.А. Указ. соч. С. 84.
[7] См. подробнее: Барышников М.Н. История делового мира России. М., 1994. С. 103 – 104; Барышников М.Н. Деловой мир дореволюционной России: индивиды, организации, институты. Монография. СПб., 2006. С. 94 – 136.
[8] В 1885 г. либеральный журнал «Вестник Европы» писал: «Специальный элемент идеала русской дворянской чести – это пренебрежение к профессиям, несовместимым с достоинством дворянина: к торговле, к промышленности, к физическому труду. Сохранило ли оно свою силу до настоящего времени, удерживает ли оно кого-нибудь, с одной стороны, от полезных, но не «барских» занятий, с другой стороны – от участия в спекуляциях, сомнительных аферах, от погони за легкой наживой? Едва ли.». Однако при этом, консервативные дворянские круги заявляли, что дворянству «нет надобности сливаться с разбогатевшими торговцами и терять свою честь», что это приведет «к уничтожению исторического родового дворянства». А министр внутренних дел В.К. Плеве и вовсе считал, что Россия идет своим, некапиталистическим путем и что дворянству незачем терять свою господствующую роль, сливаясь с буржуазией (Цит. и изложено по: Корелин А.П. Дворянство и торгово-промышленное предпринимательство в пореформенной России (1861 – 1904 гг.) // Исторические записки. Т. 102. М., 1978. С. 146, 148, 149.).
[9] Корелин А.П. Указ. соч. С. 147; Курков К.Н. Адаптация российского дворянства к условиям модернизационного процесса начала XX в. М., 2005. С. 22 – 23.
[10] Корелин А.П. Указ. соч. С. 134.
[11] Там же. С. 150
[12] Цит. по: Беккер С. Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России / перевод с английского Бориса Пинскера. М., 2004. С. 7.
[13] См.: Берлин П. А. Русская буржуазия в старое и новое время. М., 1922. С. 141 – 142, 166, 167, 169 и др.
[14] Ср.: «…московские купцы перенимали чисто внешние черты европейского капитализма, но они старались избежать этого, если существовала возможность сохранить традиционные формы» (Оуэн Т. Указ. соч. С. 53).
[15] См.:. Петров Ю. Московское предпринимательство… С. 166 – 167; Петров Ю. Московский деловой мир на рубеже XIX – ХХ вв. // Купеческая Москва… С. 14 – 15.
[16] А. Рибер отмечал, что «московские предприниматели были в большинстве своем прогрессисты, петербургские деловые круги и финансовая олигархия выступали за октябристов» (Цит. по: Боханов А.Н. Крупная буржуазия России. Конец XIX в. – 1914 г. М., 1992. С. 21). Сам А.Н. Боханов вопрошает: «где и когда одна-единственная партия выражала интересы всей буржуазии определенной страны?» (Там же). Данный вопрос вполне справедлив, однако, в данном случае политическое разделение поразительно совпадает с отмеченным нами «сословным» принципом «комплектования» российской буржуазии, а не их экономическими интересами. Ведь потомственные дворяне-предприниматели зачастую занимали место на правом фланге партийной системы России.
[17] Очень подробно анализ образа предпринимателя в русской художественной литературе представлен в воспоминаниях П.А. Бурышкина. (См.: Бурышкин П.А. Указ. соч. С. 17 – 31).
[18] Горнозаводские предприятия, действовавшие в рамках посессионного права обязаны были использовать природные ресурсы (лес, полезные ископаемые) только для своих нужд, не имея права реализации их на рынке.
[19] Сапоговская Л.В. Горнозаводская промышленность Урала на рубеже XIX – ХХ вв. (к характеристике процессов монополизации). Екатеринбург, 1993. С. 19.
[20] См.: Адамов В.В. Об оригинальном строе и некоторых особенностях развития горнозаводской промышленности Урала // Вопросы истории капиталистической России: проблема многоукладности. Свердловск, 1972. С. 246 – 253.
[21] Алапаевский (наследники С.С. Яковлева), Богословский (А.А. Половцов), Верх-Исетский (графы А.А. и А.В. Стенбок-Фермор), Кыштымский (бароны Ф.В., В.В. и Г.В. Меллер-Закомельские), Лысьвенский (граф П.П.Шувалов), Невьянский (графини С.П. Гендрикова и Н.П. Гудович), Нижне-Тагильский (Е.П. Демидов князь Сан-Донато), Нытвинский (кн. С.М. Голицын), Пожевский (кн. С.Е. Львов), Ревдинский (В.А. Ратьков-Рожнов), Строгановский (граф С.А. Строганов), Сысертский (Д.П. Соломирский), Чермозский (кн. С.С. Абамелек-Лазарев), Шайтанский (С.П. и В.П. Берг), Юго-Камский (граф А.П. Шувалов) – Пермской губернии; Воскресенский (В.А. Пашков), Катавский (кн. К.Э. Белосельский-Белозерский) Симский (И.П. Балашов) – Уфимской губернии; Инзеровский (С.П. фон Дервиз) – Оренбургской губернии и Холуницкий (И.А. Поклевский-Козелл) – Вятской губернии.
[22] Волжско-Вишерский (французская финансовая группа во главе с Парижско-Нидерландским банком: «Шнейдер и Ко, В. Крезо», «Внуки Ф. Вендель и Ко» и др.), Сергинско-Уфалейский (торговые дома «Э.М. Мейер и Ко» и «И.Е. Гинцбург и Ко») – в Пермской губернии; Комаровский (французская финансовая группа во главе с Парижским международным банком), Белорецкий (торговый дом «Вогау и Ко») – в Оренбургской губернии.
[23] Омутнинский (купец 1-й гильдии Н.П. Пастухов) – Вятской губернии; Камбарский (купец П.С. Кондюрин), Суксунский (купцы братья Каменские) – Пермской губернии; Уфимский (московские купцы В.А. Горбунов, С.И. Щегляев, А.Ф. Моргунов), Никольский (купец Архипов) – Уфимской губернии; Зигазинский (купцы Н.Д. Шамов, Н.С. Кальсин) – Оренбургской губернии. Помимо них, Юговский округ принадлежал инженеру Н.Д. Захаровскому, Лукьяновский – крестьянину М.И. Лукьянову.
[24] Подсчитано по: Буранов Ю.А.Акционирование горнозаводской промышленности Урала (1861 – 1917). М., 1982. С. 43 – 45. Л.В. Сапоговская представляет несколько другие цифры по типам владельцев: коренные уральские фамилии – 25 %, дворяне-грюндеры – 6,3 %, крупный отечественный промышленный капитал – 18,7 %, иностранный капитал – 9,4 % и средняя и мелкая буржуазия – 31,2 % (Сапоговская Л.В. Горнозаводская промышленность Урала на рубеже XIX – ХХ вв. (к характеристике процессов монополизации). Екатеринбург, 1993. С. 51). В целом, цифры сопоставимы, если объединить первые три группы по «дворянскому» признаку. Очевидно, что различны методы и основания подсчета.
[25] Подсчитано по: Буранов Ю.А. Указ. соч. С. 33, 34.
[26] О-въ. Несколько слов по поводу вопля горнопромышленников // Пермские губернские ведомости. 1901. 21 ноября.
[27] Подробнее о князе С.Е. Львове и его судьбе см.: Львов Г.Е. Воспоминания. / Изд. 2-е, испр. и доп. М., 2002; Аксакова Т.А. Семейная хроника: в 2-х книгах / Т.А. Аксакова-Сиверс. Париж, 1988., Кн. 2. С. 100; Вяткин М.П. Горнозаводской Урал в 1900 – 1917 гг. М.; Л. 1965. С. 80, 169 – 170, 335 – 337; .: Соснер И.Ю. Князья Львовы – «пациенты» НКВД // Уральский родовед. 2002. № 6. С. 66 – 73.
[28] См.:Буранов Ю.А.Указ. соч. С. 104 – 107, 166, 240 – 241.
[29] См.: Сапоговская Л.В.«Старые» владельцы уральских горнозаводских округов второй половины XIX – начала ХХ в.: опыт типологии хозяйствования // Вопросы истории. 2006. № 3. С. 27 – 28.
[30] См.: Сапоговская Л.В.«Старые» владельцы… С. 21, 23, 26.
[31] Лебедев С.К. Санкт-Петербургский Международный коммерческий банк во второй половине XIX века: европейские и русские связи. М., 2003. С. 59.
[32] Трансакционные издержки возникают в связи с созданием, совершенствованием и развитием внутрифирменной структуры (затраты на управление и координацию деятельности ее отдельных подразделений), а также предпринимаемыми мерами по повышению эффективности деятельности компании на том или ином этапе ее функционирования. (См.: Барышников М.Н. Деловой мир дореволюционной России. С. 5).
[33] См. в частности: ГАПО. Ф. 111. Оп. 1 Д. 1182. Л. 1 – 31; ГА РФ. Ф. 102. ДП. 4-е делопроизводство. Оп. 116. 1907 год. Д. 50. Ч. 2. Литера А. Л. 73 – 73об.
[34] См.:Вяткин М.П. Указ. соч. С. 88.
[35] Хотя округ и принадлежал «недворянам», но в целом складывавшаяся здесь ситуация подтверждает тезис о низкой адаптивности предпринимателей «новой» генерации к уральским условиям. (См.: ГА РФ. Ф. 102. ДП. 4-е делопроизводство. Оп. 116. 1907 год. Д. 50. Ч. 2. Литера Б.)
[36] Меттерних Т.И. Строгановы: История рода. СПб., 2003. С. 281.
[37] См.: Донесение Римского-Корсакова, управляющего гл. С.-Петербургской конторой С.А. Строганову о беспорядках в 1905 г. на Урале в Пермской губернии. 18 января 1906 г. // РГАДА. Ф. 1278. Строгановы. Оп. 2. Д. 1586. Л. 3.
[38] Ф.Ф. Памяти графа Павла Петровича Шувалова // Пермские губернские ведомости. 1902. 1 ноября.
[39] См.: О мерах к улучшению положения горнозаводского дела на Урале: Особый журнал Совета министров 19 октября и 9 декабря 1910 года // Особые журналы Совета министров Российской империи. 1909 – 1917 гг. / 1910 год. М., 2001. С. 413 – 416.
Добавить комментарий