Б. В. Ананьич
Историческая наука, может быть, даже в большей степени, чем другие области гуманитарного знания, подвержена влиянию перемен в структурах власти, особенно если перемены носят радикальный характер и связаны со сменой идеологических ориентиров. Власть ищет в событиях прошлого подтверждения своей легитимности, а общество — ответа на волнующие его вопросы современности. В связи с этим происходит выбор приоритетных направлений и тем в изучении отечественной, а также и всеобщей истории.
В отечественной историографии в минувшем столетии смена приоритетов происходила дважды: после падения монархии, гибели империи и установления советской власти в октябре 1917 г., а также после распада СССР в начале 1990-х.
Официальной советской историографии были присущи две особенности. Во-первых, противостояние буржуазной историографии, и, во вторых, не просто критический, а разоблачительный подход к изучению государственных институтов и правительственной политики дореволюционной России. Это привело к тому, что советские историки были лишены возможности, в полной мере, использовать достижения, как дореволюционной российской историографии, так и своих западных коллег. Генеральным направлением в советской историографии было изучение истории революций и революционного движения, смены формаций и различных проявлений классовой борьбы.
Кризис официальной идеологии и финансовые трудности 90-х годов многими советскими историками был воспринят как кризис гуманитарных наук. Однако появление, после известной паузы, многочисленных исследований и публикаций документов, новых журналов, оживление научных международных связей опровергли это представление.
Перестройка и отмена цензуры повлекли за собой радикальные перемены в определении приоритетных направлений в исторической науке и оказали благоприятное влияние на интеграцию отечественной науки в мировую.
Наиболее распространенные направления в современной науке в той или иной мере нашли отражение и в отечественной историографии. Это изучение дореволюционной России как империи, исследование процессов формирования в России гражданского общества и признаков правового государства. Приоритетными стали гендерные проблемы, изучение повседневности, исторической памяти, особенностей развития пограничных районов. Обогатились исследовательские методы и приемы. Современный исследователь, как правило, при изучении прошлого использует междисциплинарный подход, опирается на достижения экономической истории, антропометрии, антропологии, социальной истории.
Все это позволяет говорить о новом этапе в развитии отечественной историографии. Но нельзя не учитывать, что он имеет и теневые стороны. В последние годы больших успехов в своем развитии достигли социология и политология. Именно социологи стали выстраивать новые концепции развития российской государственности, но, к сожалению, нет признаков естественного и необходимого творческого сотрудничества между историками и социологами. До сих пор не было серьезных попыток анализа достижений и просчетов в историографии советского периода. Очень часто в оценке событий дореволюционного прошлого действует принцип маятника. Разоблачительная критика дореволюционного прошлого России во многих случаях сменилась апологией. Некоторые государственные деятели прошлого, вполне заслуженно подвергавшиеся осуждению современниками, в сочинениях последнего времени иногда представлены как спасители отечества.
Наряду с ценными изданиями документов, воспоминаний и исследований о российских императорах, появляются сочинения, которые можно отнести к категории житийной литературы. В качестве примера можно назвать книги Александра Николаевича Боханова о Николае II и Александре III. В качестве эпиграфа к книге о Николае II автор взял строки из пророчества преподобного Серафима Саровского, а оценивая Николая II как государственного деятеля, ограничился тем, что завершил книгу словами: « Трагедией своей жизни и смерти император искупил свои вольные и невольные, действительные или мнимые ошибки».[1]
За последние годы довольно много внимания в нашей исторической литературе уделяется изучению реформаторских процессов, характеристике российских реформаторов. Появившиеся исследования обогатили наше представление о российском обществе. Появились серьезные статьи и книги о Н.Х.Бунге, С.Ю.Витте, П.Л.Барке .[2] Публикуется серия документов под названием «Собрание сочинений С.Ю.Витте». Издано хорошо подготовленное собрание документов « Столыпинская реформа и землеустроитель А.А.Кофод». [3] Вместе с тем, именно П.А. Столыпин стал объектом неумеренного восхваления не только в художественной литературе и публицистике, но и в исследованиях и, что самое прискорбное, в школьных учебниках по истории. При этом аграрная реформа П.А.Столыпина рассматривается в отрыве от революционных событий 1905-1907 гг. и от предшествовавшего ей проекта С.Ю.Витте, подготовленного «Особым совещанием о нуждах сельскохозяйственной промышленности».
Изучение истории реформ важно, прежде всего, для оценки их эффективности, способности предотвратить революцию.
Проблема русской революции остается одной из важнейших в отечественной истории начала ХХ столетия, хотя ей уделяется чрезвычайно мало внимания, и, как правило, подчеркиваются только негативные последствия революционных выступлений. Исследователи должны вернуться к теме революции и изучать её как самое важное событие в общем контексте развития российской государственности в ХIХ — начале ХХ века, нуждающееся в переосмыслении и переоценке. Все ещё остается недостаточно изученным влияние на русское общество не только Великой французской революции, но и революционного движения в Европе в 1830-е 1840-е годы. Следует ли рассматривать революционное движение в России в тесной связи с европейскими событиями? Когда началась русская революция, в Европе уже отгремели революционные грозы. Означает ли это, что русская революция, с точки зрения европейской, может быть отнесена к категории поздних ? Если да, то не сказалось ли это на особенностях её развития в 1917 г.? Не следует ли рассматривать их с учетом самодержавного характера российской власти и появления представительного учреждения, объединенного правительства и легальных политических партий в России только в условиях и в значительной степени в результате революции 1905 г.?
Разумеется, речь идет о критическом переосмыслении российского прошлого.
В советское время довольно много внимания уделялось изучению кризиса самодержавной власти в России как предвестника революции. Теперь в нашей исторической литературе появились призывы отказаться от критического подхода к российскому прошлому. Эта концепция нашла свое отражение, например, в двухтомном сочинении Б.Н.Миронова «Социальная история России периода империи. ХVIII- начало ХХ в.».[4] Б.Н.Миронов предложил новую концепцию развития российской государственности. Согласно этой концепции «в ХVII веке в России существовала народная или патриархальная монархия, в первой четверти ХVIII – абсолютизм, во второй половинеXVIII в. сложилась сословная патерналистская монархия, которая во второй четвертиXIX в. переросла в бюрократическую правомерную монархию, а в 1906 — феврале 1917г. в дуалистическую правовую монархию; в марте 1917 г. образовалась демократическая республика». «Следует подчеркнуть, что каждая стадия развития российской государственности была необходима и полезна для общества в свое время и соответствовала политическим представлениям своей эпохи».- Пишет автор, и продолжает: « …Историки должны хранить спокойствие духа и трезвость мысли и не забывать о ценности и целесообразности каждой формы государственности, которую пережила Россия».[5] Не вполне понятно, это кредо автора носит универсальный характер, т.е. всякая власть благо для России во все времена, или только в имперский период российской истории?
По мнению Б.Н.Миронова, историк, «сохраняя спокойствие духа», не должен поддаваться чувствам современников-участников борьбы «за новую государственность, в пылу которой забываются,- как пишет автор,- благодеяния, которые некогда принесла устаревшая форма государственности». «Так было с правомерной монархией, которая либерально мыслящей интеллигенции в пореформенное время казалась издевательством над людьми, так случилось с конституционной монархией, которая была разрушена революцией 1917 г.».[6] В этом случае, Б.Н.Миронов затрагивает важный вопрос об отношении историка к свидетельствам современников изучаемых им событий. Однако обращенное Б.Н.Мироновым к «историку» наставление можно рассматривать не более как дружескую попытку поделиться своим опытом с читателем. Едва ли оно может повлиять на темперамент того или иного историка. Историк- профессионал обычно руководствуется давно разработанными приемами критики источников, и критики свидетельских показаний. Другое дело, что историк может грешить и отступать от соблюдения этих приемов, отдавать предпочтение свидетельским показаниям, выгодным для его концепции. Б.Н.Миронов в этом отношении не исключение.
Широко распространена в исторической литературе версия, согласно которой, убийство Александра II (царя-освободителя) подорвало реформаторский процесс и стало причиной перемен в политическом курсе. Эта версия стала основой для характеристики периода после 80-х годов как времени или даже «эпохи контрреформ». Б.Н.Миронов придерживается этой версии. Между тем, председатель Комитета министров Н.Х.Бунге в своей известной «загробной записке» причину всех бед России видел в тридцатилетнем застое в период царствования Николая I. По мнению Н.Х.Бунге, в николаевское царствование Россия отстала от развитых в экономическом отношении стран Запада, по крайней мере, на 50 лет.[7] Это обстоятельство и стало причиной форсированного развития отечественной промышленности в конце 1880-х годов и национально окрашенного политического курса, отчасти под влиянием восстания в Польше в 1863 г., но также и в тесной связи с оживлением идей национализма в Европе на фоне объединения Германии и Италии.
Упреки Б.Н.Миронова в адрес неблагодарной интеллигенции придают его концепции антилиберальный характер и, возможно, в этом кроется одно из основных в ней противоречий, ибо развитие российской государственности рассматривается в книге с точки зрения именно либеральных ценностей. Автор сосредоточил свое внимание на движении России к гражданскому обществу и правовому государству – это одна из основных тем книги Б.Н.Миронова. Но, это движение рассматривается Б.Н.Мироновым преимущественно как направляемое волей верховной власти. Он подчеркивает приверженность закону Александра I и цитирует его заявление: « закон должен быть для всех единственен». Б.Н. Миронов утверждает, что « Николай I вполне разделял эту точку зрения, также как и все последующие императоры, включая Николая II».[8] Но как в этом случае можно объяснить заявление Александра III, сделанное им ещё в 1881г : «Конституция? Чтобы русский царь присягал каким-то скотам?».[9] Хорошо известно, что Николай II рыдал после церемонии открытия Думы. Известно также, что он отказался утвердить в декабре 1906 г. подготовленный П.А.Столыпиным журнал по еврейскому вопросу только на том основании, что такое решение ему подсказал «внутренний голос». Этого аргумента оказалось достаточно для того, чтобы проект отмены некоторых ограничений в правах для еврейского населения оказался под сукном и не увидел свет. Заметим, что это решение было принято царем в декабре 1906 г., т.е несколько месяцев спустя после того, как собралась первая Государственная дума и Россия, по мнению Б.Н.Миронова, перешла « от самодержавного строя к конституционному» и «де-юре превратилась в конституционную монархию». Возможно, что Николай II ещё не осознал то, что произошло, ибо Столыпину он заявил о своей ответственности только перед Богом.[10]
«…После 1906 г.- пишет Б.Н.Миронов,- Россия вошла в круг правовых государств: конституция и парламент, разделение властей и независимый суд стали неотъемлемыми институтами русской политической жизни, а правомерность управления — характерным качеством исполнительной власти».[11] Этот текст выделен автором жирным шрифтом. Впрочем, в тексте книги множество оговорок, которые снижают пафос этого утверждения. Например, что Думу можно называть парламентом только как представительное учреждение, но не как учреждение, которому подотчетно правительство. Это дало повод министру финансов В.Н.Коковцову заявить в 1908 г. с думской трибуны : «у нас слава Богу, нет парламента».[12]
Надо было выделить сообщение об этом тоже жирным шрифтом, а также подчеркнуть, что объединенное правительство появилось в России всего за десять с небольшим лет до падения монархии, и что это правительство только условно можно назвать кабинетом, ибо министры двора, военный, иностранных дел подчинялись непосредственно императору и не всегда считали нужным согласовывать свои действия с председателем Совета министров. Боснийский кризис 1908 г. с очевидностью показал всю порочность этой системы. Наконец, если представлять дореволюционную Россию почти правовым государством, то и де-юре и де-факто надо называть её «правовым государством с чертой оседлости». Концепция Б.Н.Миронова отличается противоречивостью суждений. На странице 159.(Т.2) читаем: «В общество всё глубже проникали идеи парламентаризма… к началу Первой мировой войны парламент стал неотъемлемой и позитивной частью государственной жизни», а на странице 181 отсутствие массовых протестов против разгона Учредительного собрания объясняется «равнодушием народа к судьбе русского парламента, в непонимании им необходимости существования парламента как гаранта против возвращения старого режима в новой форме, в полной беззаботности относительно правильного политического устройства России, в слабости демократических традиций западного типа и неразвитости институтов гражданского общества».
Едва ли характеристика российской государственности с точки зрения де-юре и де-факто позволяет по-новому и более точно оценить её особенности. Между тем, рассуждения на эту тему занимают заметное место в концепции Б.Н.Миронова. И у него уже нашлись почти единомышленники. В 2003 г. московское издательство «Материк» опубликовало книгу Александра Николаевича Яковлева под названием «Сумерки». Это интересные и ценные в научном отношении воспоминания о работе А.Н.Яковлева в партийном аппарате и размышления о судьбах России. Одна из глав книги посвящена П.А.Столыпину и его аграрной реформе. «Столыпин, возможно, первым в нашей истории понял, — пишет А.Н.Яковлев,- что основу политической стабильности и экономического процветания составляет средний класс, который только и может справиться с засильем чиновничества, заставить его служить человеку, а не исключительно собственному эгоизму. После смуты 1905-1907 годов и выборов в Государственную думу Россия стала страной “правового самодержавия”. Де-юре. Де — факто же она, наряду с США, стала наиболее демократической страной в мире».[13]
К сожалению, автор не объясняет, почему русскую революцию 1905-1907гг. он называет «смутой» и почему сразу после «смуты» Россия вдруг стала «наиболее демократической страной в мире» и, наконец, каким образом «правовое самодержавие» оказалось в одном ряду c американской демократией. Впрочем, книга А.Н.Яковлева в нашей историографии не может быть отнесена к категории исследований. Все-таки, это сочинение скорее мемуарного жанра. И тем не менее, если представлять самодержавную Россию во всех отношениях благополучным государством, то происхождение русских революций можно объяснить или случайным, неблагоприятным для власти, стечением обстоятельств, или результатом пропаганды безответственной интеллигенции и недостойного поведения «покрасневшей» под влиянием либеральных идей бюрократии.
Если в отечественной историографии советского времени возникновение революционных ситуаций и революций рассматривалось как явление во всех отношениях закономерное, и даже осуждались историки, обращавшие внимание на признаки стихийного поведения масс, то теперь многие историки не видят и признаков закономерности в возникновении революционного движения.
Именно в «Социальной истории России» Б.Н.Миронова тема ответственности не столько власти, сколько общества стала одним из главных объяснений происхождения русской революции. Концепция книги, несмотря на множество противоречивых суждений о представителях верховной власти, в конечном счете, сводится к тому, что верховная власть в России делала все возможное для благополучия отечества, а общество своим поведением только способствовало революции. « Понятие согласия и сотрудничества с властью было обществу незнакомо.- Цитирует Б.Н.Миронов суждение по этому поводу Василия Алексеевича Маклакова. — История вырабатывала два крайних типа общественных деятелей – “прислужников” и “бунтовщиков”. Независимых, самостоятельных, но лояльных по отношению к власти людей жизнь не воспитывала. Вместо разумного общества, которое помогло бы успокоить Россию, власть перед собою увидела людей, которые “с легким сердцем ” вели страну к революции. А ведь в обоих лагерях были люди, которые положение понимали. Но благодаря этому они теряли влияние в своей среде. Таким был П.А.Столыпин, и его среда его отвергла и задушила. Такими были те немногие люди среди нашей либеральной общественности, которые под снисходительными насмешками новых “властителей дум”, как “отсталые”, сходили c политической сцены. Общество за ними не шло». Б.Н.Миронов разделяет эту точку зрения. В.А.Маклакова. [14]
Эта концепция не нова. Она уже была достаточно ясно обозначена в сборнике «Вехи». Наиболее радикальная её разновидность представлена в воспоминаниях великого князя Александра Михайловича. По его мнению, революция была вызвана не самодержавным режимом и отсутствием гражданских свобод, а во всех грехах были повинны представители русской интеллигенции. «Оловянные боги», к ним Александр Михайлович относил в первую очередь Л.Н.Толстого и П.А.Кропоткина, подстрекали сытых и рослых русских мужиков и в результате ввергли страну в революцию.[15]
«Социальная история России» Б.Н.Миронова, в моем представлении, появилась как реакция на не критический, а разоблачительный характер изображения прошлого во многих исследованиях советского периода. В основе книги Миронова социологическая концепция, представляющая собой другую крайность — попытка представить самодержавную Россию во всех отношениях благополучным государством и чуть ли не правовым, не считаясь, порою, с историческими реалиями и подменяя их статистическими данными. То, что эти данные употребляются Б.Н.Мироновым не всегда корректно, свидетельствует его статья в альманахе «Экономическая история. Ежегодник» за 2001 год. Статья называется «Кто платил за индустриализацию: экономическая политика С.Ю.Витте и благосостояние населения в 1890-1905 гг. по антропометрическим данным». Автор не отвечает на поставленный им в заглавии статьи вопрос, но подчеркивает, что это период роста благосостояния российского населения, а в качестве главного аргумента автор использует усредненные «сведения о длине тела» мужчин Центральной России. По подсчетам Б.Н. Миронова, они за время пребывания С.Ю.Витте у власти подросли на несколько сантиметров.
Представляется нелепой сама попытка оценивать десятилетний период нахождения у власти того или иного министра с помощью антропометрических данных. Да и события этого десятилетия не были безоблачными. Конец 1890-х был временем подъема в экономике, но затем наступили мировой экономический кризис, русско-японская война и революция. Наконец, сам Витте считал, что форсированное развитие экономики потребует от населения империи известных жертв, и прямо писал об этом в своих всеподданнейших докладах. Я привел пример из совершенно другого сочинения Б.Н.Миронова, но он, на мой взгляд, ставит под сомнение сам метод работы исследователя.[16] Насколько достоверны статистические данные, и в какой степени они корректно использованы в двухтомном сочинении «Социальная история России», покажет время.[17]
Сочинение Б.Н.Миронова заслуживает внимания не только потому, что представленная им концепция амбициозна и в то же время мало убедительна. Его двухтомник содержит огромный фактический материал, и он первым из отечественных социологов учел если не всю, то подавляющую часть англоязычной литературы, посвященной истории России. «Социальная история России» Б.Н.Миронова заслуживает внимания ещё и потому, что она, может быть лучше других, опубликованных в последние годы исследований по отечественной истории, отражает особенность историографической ситуации и принципиальные в ней перемены. Не случайно, один из строгих рецензентов «Социальной истории России» немецкий историк Люц Хэфнер на страницах журнала «Ab Imperio» определил Б.Н.Миронова как представителя «государственной школы».[18]
«Работа Миронова написана в традициях русской государственной школы.-Пишет Л.Хэфнер.- Сам автор признает себя адептом сильного государства. Мне думается, что это напрямую повлияло на дисбаланс всего исследования. С одной стороны, Миронов подчеркивает политический потенциал общества. Он поддерживает точку зрения, что общество, благодаря прессе и органам местного самоуправления (1864 или 1870 гг.), добилось контроля не только над локальной, но и центральной государственной администрацией. Такой чрезмерно позитивный взгляд на положение вещей мало гармонирует с реальностью. Во-первых, местные органы самоуправления однозначно не контролировали власть и могли оказывать лишь частичное влияние на правительство. Во-вторых, Главное управление по делам печати обладало многочисленными возможностями вмешиваться в дела прессы. В-третьих, министр внутренних дел с 1873 г. (Устав о печати 1873, § 140) имел право запрещать своими распоряжениями обсуждение в прессе вопросов, носящих “антигосударственный” характер. В-четвертых, стоимость периодических изданий была слишком высокой, а их тиражи слишком немногочисленными, чтобы они достигли широкого распространения. Вообще, Mиронов склонен к определенному правовому позитивизму, когда он утверждает, что Россия сделала решительный шаг в направлении правового государства с принятием основных государственных законов. Современная юридическая публицистика, в особенности авторы либерального журнала “Право”, смотрели на эти вещи иначе. А с проводимым им же самим различием между de jure и de facto, Миронов не может избежать известной оговорки Макса Вебера о “кажущемся либерализме”.
С другой стороны, Миронов идеализирует самодержавие, характеризуя его как носителя модернизации, экономического, социального и культурного прогресса. Как раз два последних аспекта кажутся мне проблематичными… Если следовать Миронову, то, пришло время скорректировать негативный портрет самодержавия и правительства с их большими распорядительными полномочиями, особенно с учетом основного государственного закона 1906 г.». Л.Хэфнер считает, что монографию Б.Н.Миронова нельзя « отнести к разряду удавшихся», но отмечает её уникальность, «интеллектуальную подготовку и начитанность автора», и подчеркивает, что «немногие были бы способны написать подобного объема исследование».[19]
Независимо от оценки «Социальной Истории России» Б.Н.Миронова, она свидетельствует о появлении признаков формирования новых направлений в отечественной историографии и необходимости дальнейшего, тщательного изучения природы самодержавной власти в России, и её отношения с обществом, что бы не оказаться в плену, хотя и подновленных, но все-таки устаревших концепций происхождения революции в России.
[1] Боханов А.Н. Император Николай II. М., 1998.С.536.
[2] См. Степанов В.А. Н.Х.Бунге.Судьба реформатора.М., 1998.; Корелин.А. Степанов С. С.Ю.Витте-финансист, политик, дипломат Мю,1998.; БеляевС.Г. П.Л.Барк и финансовая политика России.1914-1917 гг.СПб.,2002.
[3] Гутерц А.В.( составление, предисловие, комментарий). Столыпинская реформа и землеустроитель А.А.Кафод. М., 2003.
[4] Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи. ХVIII-начало ХХ в. Издание третье, исправленное и дополненное.СПб., 2003.
[5] Там же.Т.2.С.175-176.
[6] Там же.С.176.
[7] См.Бунге Н.Х.Загробные заметки, Публикация Л.Степанова// Река времен. Книга первая. М.,1995.
[8] Миронов Б.Н. Социальная история…Т.2.С.179
[9] Суворин А.С.Дневник.1891-1892.М.; Пг. 1923.С.166.
[10] См.П.А.Столыпин.Переписка.М..2004. С.20-21.
[11] Миронов Б.Н. Социальная история…Т.2.С.159.
[12] Там же.С.157.
[13] Яковлев Александр. Сумерки. М.,2003.С.76.
[14] Миронов Б.Н.Социальная история …Т.2.С.267.
[15] Великий князь Александр Михайлович. Книга Воспоминаний.М., 1991.С.155-165.
[16] См.Миронов Б.Н. Кто платил за индустриализацию: экономическая политика С.Ю.Витте и благосостояние населения в 1890-1905 гг. по антропометрическим данным // Экономическая история.Ежегодник.2001 М.,2002. С.418-427; Ананьич Б.В.Заметки по поводу статьи Б.Н.Миронова «Кто платил за индустриализацию: экономическая политика С.Ю.Витте и благосостояние населения в 1890-1905 гг. антропометрическим данным»//Экономическая история.Ежегодник.2002 М., 2003.С.611-613.
[17] См критические замечания профессора Амстердамского университета Майкла Эллмана об использовании Б.Н.Мироновым антропометрических данных и ответ Б.Н.Миронова. Эллман М. Витте, Миронов и ошибочное использование антропометрических данных.// Экономическая история. Обозрение. Выпуск 11.М.,2005.С.159-165; Миронов Б.Н. « В огороде- бузина, а в Киеве- дядька»// Экономическая история. Обозрение. Выпуск 11.М.,2005.С.166-171.
[18] Хэфнер Люц « В России нет и никогда не было социальных классов»// Ab Imperio. Казань.2000.№ 3-4.С.413-432.
[19] Там же. С431-432.
Добавить комментарий