С. В. Беспалов, к.и.н., докторант, с.н.с. ИНИОН РАН
К концу последнего десятилетия XIX века всеми представителями реформаторских сил России осознавалась необходимость проведения полномасштабных аграрных преобразований как важнейшего условия осуществления экономической и политической модернизации страны. Если ранее у кого-то ещё могли существовать иллюзии по поводу того, что возможно в течение длительного времени осуществлять индустриализацию, не реформируя аграрные отношения, а развитие промышленности само по себе со временем приведёт к перестройке сельского хозяйства, то к концу 1890-х гг., в условиях казавшегося очевидным большинству современников углубления аграрного кризиса нарастания социальной напряжённости в деревне, несостоятельность подобных представлений стала абсолютно очевидной. Однако по ключевым вопросам: и о том, какую проблему прежде всего призвана решить грядущая аграрная реформа – крайне низкой эффективности общинного крестьянского землепользования или же малоземелья крестьян, и о том, какими средствами эта реформа должна осуществляться, – существовали принципиальные разногласия.
Необходимо отметить, что разногласия по поводу перспектив развития аграрного сектора российской экономики, существовавшие в правящих кругах, в полной мере проявились ещё в 1893 году в ходе заседания соединённых департаментов Государственного Совета, рассматривавших предложенные МВД меры к предупреждению отчуждения крестьянских надельных земель. Под предлогом того, что появившиеся отдельные случаи отчуждения крестьянами выкупленных ими надельных участков вызывают «опасение, что в дальнейшем своём развитии указанное явление может привести к обезземелению крестьян», Министр Внутренних Дел Дурново предложил ограничить свободу распоряжения выкупленными надельными землями – прежде всего, запретить их залог, а также ввести запрет на продажу этих земель кому-либо, за исключением членов той же общины.[1]
В ходе обсуждения данного вопроса девять участников заседания во главе с Н. Х. Бунге указывали на то, что «проектированная Министерством Внутренних Дел мера идёт вразрез с одним из основных начал положения 19 Февраля 1861 года. Она нарушает в корне установленное приведённым законом понятие о крестьянах-собственниках», т.к. все временные ограничения права собственности крестьян на землю устанавливались авторами реформы 1861 г. лишь в интересах казны, «ввиду необходимости обеспечить лежащий на крестьянской земле выкупной долг». «Что останется у крестьян от этого права, если от него будут оторваны столь важные его составные части, как возможность залога этой земли или продажи её лицам, предлагающим наиболее выгодную за неё цену? Очевидно, весьма немногое». Меньшинство членов Государственного Совета отмечало, что подобный поворот в аграрной политике едва ли может быть понят крестьянами иначе, чем лишение их «одной из великих милостей, дарованных им при освобождении от крепостной зависимости», и справедливо полагало, что результатом такой меры станет возникновение в сознании крестьян «сомнений относительно устойчивости земельных прав и прочих сословий», – хотя, конечно, правильнее было бы говорить не о возникновении, а об усилении этих настроений, – а также возрождение «толков и об увеличении надела», существовавших накануне отмены крепостничества.[2]
Ряд членов Государственного Совета указывали, что крестьянское землевладение в целом по стране в пореформенные десятилетия не только не сокращалось, но неуклонно росло; но если всё же стремиться к минимизации продажи земли крестьянами, то делать это следует «не насильственным прикреплением крестьян к наделу, а лишь устранением тех неблагоприятных условий, которые выгоняют крестьянина с его участка, возможно, достигнуть этой цели без потрясения экономического быта народа». Такими неблагоприятными условиями, предопределяющими крайне неблагополучное состояние сельского хозяйства страны, признавались чресполосность крестьянских земель, чрезмерное их дробление, круговая порука и «другие тёмные стороны общинного пользования», устранение которых предлагалось признать главной целью предполагаемого пересмотра законодательства о крестьянах.[3]
Выступая против запрета залога надельных земель, девять членов Государственного Совета отмечали, что ни одна отрасль экономики не может существовать и развиваться без содействия кредита. Не может обойтись без него и мелкая сельскохозяйственная промышленность, в особенности крестьянская; кредит же должен быть обеспечен залогом недвижимости.[4]
Однако большинство – восемнадцать участников заседания Соединённых присутствий Государственного Совета, в числе которых был и С. Ю. Витте – заняло противоположную позицию. По их мнению, проект Дурново не только не нарушал основных принципов Положения 19 Февраля 1861 г., но, напротив, должен был «почитаться идущею в их подкрепление и развитие» мерою, поскольку при освобождении от крепостной зависимости крестьянам не только была дарована свобода, – они были наделены землёй; поэтому «едва ли можно думать, что утрата крестьянским населением земли, данной ему с столь крупными жертвами как казны, так и помещиков, могла бы отвечать видам и надеждам основателей этого закона».[5] Соответственно, и залог земельных наделов был признан большинством такой формой распоряжения землёю, «которая угрожает весьма серьёзными опасностями земельному достоянию», а потому должна быть запрещена.[6] Факты, свидетельствовавшие об отсутствии какой-либо опасности обезземеления крестьян, были попросту проигнорированы; предложенный главой МВД законопроект был одобрен.
Итак, способ «решения» крестьянского вопроса, избранный властью в первой половине 1890-х годов, мог привести лишь к углублению аграрного кризиса в России. Неудивительно поэтому, что уже несколько лет спустя дискуссия о путях реформирования аграрных отношений разгорается с новой силой.
Представителей реформаторского крыла российской власти и их сторонников объединяло, прежде всего, признание исключительного значения утверждения частнособственнических отношений в российской деревне. Однако относительно ряда других аспектов преобразований в аграрном секторе единства в их взглядах не было.
Широкий резонанс в российском обществе и во властных структурах получили работы П. Лохтина, среди которых следует, прежде всего, отметить основанную на использовании обширных статистических данных книгу «Состояние сельского хозяйства в России сравнительно с другими странами», изданную в 1901 году. С. Ю. Витте разделял взгляды Лохтина по большинству вопросов; в 1902 году фрагменты одной из его брошюр были представлены Министром Финансов для ознакомления Николаю II, причём в сопроводительной записке Витте отмечал: «Сочинение Лохтина, свидетельствующее об обстоятельном знакомстве автора с положением нашей сельскохозяйственной промышленности и бытом русской деревни, является особенно ценным потому, что в этом сочинении рельефно и умело сгруппированы материалы по указанному вопросу и сделаны из них интересные выводы».[7] А в начале 1906 года поданная Лохтиным в правительство записка «Как сделаться крестьянам богаче» была по распоряжению Витте отпечатана и разослана всем членам Совета Министров.[8]
Важнейший тезис, обоснованный Лохтиным на основании значительных статистических данных, заключался в том, что проблема малоземелья, воспринимавшаяся многими как важнейшая причина бедственного положения российского крестьянства, являлась совершенно надуманной, искусственно раздутой, поскольку количество земли, приходившейся в России на душу населения вообще и земледельческого населения в частности, с одной стороны, и по крайне незначительному числу действительно мелких (по зарубежным меркам) земельных участков, с другой, «Россия превосходит почти все государства света, и никакого малоземелья в ней не имеется»[9]; более того, даже при сопоставлении земельной обеспеченности одних лишь крестьянских хозяйств России с землевладельцами других стран, не исключая из числа последних крупных владельцев, Россия всё равно оказывается на одном из первых мест в мире. Следовательно, на самом деле все жалобы на малоземелье свидетельствуют вовсе не о нехватке земли, а о «невозможности дальнейшего ведения экстенсивного, хищнического хозяйства на истощённой почве»[10]; нет также оснований говорить о какой-то особой неравномерности в распределении земли между её владельцами. Действительная проблема – не в малоземелье, а в крайне низкой производительности российского сельского хозяйства. Сопоставив данные по 24 странам, П. Лохтин констатирует, что «нет ни одного государства в свете, в котором сбор хлеба с единицы площади был бы меньше, чем в России, или, другими словами, в котором землепашество велось бы хуже, чем в России».[11] В то же время русские крестьяне могли бы производить хлеба в 5 – 6 раз больше, если бы имели возможность «относиться к земле так же, как земледельцы в других странах». Таким образом, совокупность тех условий, в которые поставлены российские крестьяне, приводит к тому, что, имея наибольшее количество земли на 1 человека практически из всех государств мира, они получают, и относительно и абсолютно, наименьшие урожаи.[12]
По убеждению Лохтина, коль скоро состояние сельского хозяйства России отличается от других государств «вполне специфическим образом…, и причины этой разницы должны быть особенного и существенного свойства».[13] Во всех цивилизованных странах на определённом этапе исторического развития «новые требования времени повели к сравнению в правах собственности земледельцев с прочими сословиями, к разделению земли между общинниками, к личному владению (или личной аренде) и к хозяйству к хуторному, фермерскому или с жизнью земледельцев в относительно небольших селениях».[14] В то же время в России и на рубеже XIX–ХХ веков аграрные порядки продолжают оставаться вполне средневековыми, подобными тем, что существовали в европейских государствах несколько столетий назад: крестьяне продолжают скученно жить в больших селениях; владение землёй остаётся общинным; сохраняется трёхполье; существует принудительный севооборот; владения каждого хозяина раздроблены на несколько участков; сохраняются (хотя и не повсеместно) периодические переделы; господствуют нормы обычного права и т.д. Поэтому важнейшей задачей является прекращение общинного пользования землёй, несмотря на то, что, как показывает опыт западноевропейских государств, задача это неизмеримо более сложна, чем освобождение крестьян от крепостной зависимости, которое при наличии сильной государственной власти, по сути, сводится к изданию соответствующих законов; замена же общинного землевладения личным в принципе не может быть проведена чисто принудительно и в короткое время, но требует медленной и упорной работы, порой на протяжении столетий (как, например, в Англии).[15]
Солидаризировался с основными выводами П. Лохтина и Д. Пестржецкий – один из руководителей Земского отдела МВД, кстати, широко использовавший в своей работе «Опыт аграрной программы» (как и многие другие авторы того времени, обращавшиеся к рассматриваемой проблематике) собранные Лохтиным разнообразные материалы и статистические данные. Констатируя, что «состояние хронического недоедания, периодических голодовок и последнее, исключительно печальное, место среди цивилизованных народов, – вот неприглядная картина нашей крестьянской России»[16], Пестржецкий утверждает, что положение это никак нельзя объяснять малоземельем, поскольку по сравнению с другими государствами, в том числе экспортирующими хлеб, Россия по количеству земли на душу населения занимает совершенно исключительно благоприятное положение, и, таким образом, об абсолютном малоземелье крестьян в России говорить невозможно.[17]
Итак, по убеждению Пестржецкого, дополнительное наделение крестьян «и невозможно, и бесполезно, и не нужно» (за исключением тех случаев, когда необходимо размежевание и т.п.). Для прекращения крестьянских беспорядков, вызванных, по его мнению, как раз распространяемыми среди крестьян слухами о возможной земельной прибавке, для обеспечения прогресса сельского хозяйства России, для того, чтобы приучить крестьян уважать чужую собственность, «необходимо, прежде всего, сделать их настоящими собственниками своей надельной земли. Личная, а не общинная собственность есть наиболее надёжное средство против аграрных правонарушений и социализма».[18]
Ситуация, в которой оказалось российское крестьянство в начале ХХ столетия, не является, по мнению Пестржецкого, чем-то исключительным; в таком же положении «в своё время находились все страны мира, и все они вышли из него не путём принудительного отчуждения частновладельческих земель, а перейдя к интенсивному улучшенному хозяйству».[19] Другого пути у России нет; «прогресс всегда идёт от единиц, а не от масс. Ход аграрной эволюции в России ничем не отличается от такового же в остальных странах мира». Поэтому безусловно необходимыми для интенсификации крестьянского хозяйства мерами Пестржецкому представлялись свободный выход из общинного владения, уничтожение чересполосности и длинноземелья.[20]
Член Совета Министерства земледелия и государственных имуществ Д. А. Тимирязев полагал, что сельскохозяйственный кризис 1890-х годов представлял собой «явление чрезвычайно сложное, конечный результат целой совокупности весьма многих и разнообразных условий народнохозяйственной жизни». Однако непосредственной причиной кризиса стало такое снижение цен на сельскохозяйственные продукты, и, прежде всего, на зерно, на мировых рынках, «при котором они или вовсе не окупают издержек производства, или дают производителю доход, недостаточный для удовлетворения всех его необходимых нужд и низкий против признанного для данного времени нормальным».[21]
Констатируя крайне негативную роль снижения цен на сельскохозяйственную продукцию в обострении аграрного кризиса в России[22], Тимирязев в то же время не считал это главной причиной кризисных явлений. Он утверждал, что ухудшение положения отечественного сельского хозяйства является закономерным следствием «ложного, в особенности за последние годы, направления нашей экономической политики, вызвавшей промышленную и биржевую горячку, со всеми ее разорительными последствиями», при полном игнорировании интересов аграрного сектора. По убеждению Тимирязева, поскольку сельскохозяйственная продукция к началу 1900-х годов продолжала оставаться основной статьёй российского экспорта, «участие в международном обмене обрабатывающей промышленности, несмотря на хвалёный её расцвет, остаётся ничтожным, и деревня оплачивает своими произведениями всё производство фабрик и заводов более чем втридорога», являясь источником средств и для масштабных казённых заказов, и для выплаты процентов по иностранным займам.[23]
К числу специфически российских причин аграрного кризиса Тимирязев относил таможенную политику российского правительства, прямо противоположную политике целого ряда иностранных государств, заботящихся, прежде всего, о сельском хозяйстве. Следствием необдуманного промышленного протекционизма Тимирязев считал и дороговизну сельскохозяйственных орудий и техники, и завышенные тарифы на перевозку сельскохозяйственной продукции. Углублению кризиса содействовали и отсутствие надлежащего содействия хлебному экспорту, и отсутствие должным образом организованного сельскохозяйственного кредита, как краткосрочного, так и долгосрочного, и низкий уровень сельскохозяйственной техники, и недостаточное развитие сельскохозяйственного образования (как, впрочем, и образования вообще), и, наконец, неравномерное распределение налогового бремени между промышленностью и сельским хозяйством. Совокупность всех этих факторов, по мнению Тимирязева, не могла не привести к крайне негативным последствиям как для крестьянского хозяйства, (прежде всего росту количества «безлошадных и бесхозяйственных дворов»), так и для хозяйства частновладельческого (росту задолженности и увеличению «подвижности земельной собственности») и даже для промышленности, – таковыми Тимирязев считает «упадок производств, обрабатывающих туземное сырьё», и преобладание в экспорте «преимущественно сырья и полуобработанных продуктов[24] (на самом деле именно в 1890-х годах их доля в общем объёме российского экспорта начала снижаться).
Соответственно, в качестве мер, способных вывести аграрный сектор российской экономики из глубокого кризиса, Тимирязев предлагал развитие образования, «заботы о децентрализации заводской промышленности для переработки сельскохозяйственных продуктов на местах их производства и об развитии кустарных промыслов и о преимущественной переработке своего сырья в России», пересмотр тарифов на перевозку грузов, реорганизацию системы экспортной торговли, обеспечение доступа сельхозпроизводителям к долгосрочному кредиту и, наконец, «понижение ввозных пошлин на железо, земледельческие орудия и искусственные удобрения».[25]
Как видим, на рубеже 1890-х–1900-х гг. высказывались самые разнообразные суждения о причинах аграрного кризиса в России. Однако едва ли не самым распространённым являлось представление о том, что важнейшей причиной оскудения российской деревни было крестьянское малоземелье. Соответственно, мысли о необходимости так или иначе обеспечить дополнительное наделение землёй крестьянства или, во всяком случае, отдельных его категорий высказывались уже в первой половине 1890-х гг. Так, в 1894 году в докладе экономической комиссии ХХХ очередному Самарскому Губернскому Земскому Собранию о недостаточности надельной земли для большинства крестьян говорилось как об очевидном факте, ярчайшим подтверждением которого члены комиссии считали значительные размеры арендуемых крестьянами земель. При этом в качестве меры, способной смягчить проблему малоземелья (в особенности бывших помещичьих крестьян, не получивших при освобождении полного надела), предлагалось предоставление крестьянам «права приобретения посредством выкупа казённых земель», причём, по мнению земских деятелей, «право выкупа должно быть предоставлено как целым обществам, так и отдельным группам домохозяев»; при этом отмечалось, что «к осуществлению этой меры нет никаких препятствий, потому что свободных от населения земель в губернии так много, что если бы Правительство нашло возможным обеспечить полным наделом всех крестьян, наделы которых, вследствие прироста населения, ниже норм, определённых Положением 19-го Февраля 1861 г., то этой земли хватало бы с избытком».[26] Таким образом, единственным препятствием для осуществления указанных мероприятий экономическая комиссия Губернского Земского Собрания считала «несогласие Правительства уступить землю», которую казна предпочитает сдавать в аренду. Но даже и в условиях аренды «без потерь для себя казна могла бы сделать существенные облегчения… и тем дать возможность большему числу крестьян арендовать земли из первых рук и по самой сходной цене», – прежде всего, предлагая земли для аренды не крупными, а мелкими участками, а также сдавая участки «не с торгов, а по оценке и предпочтительно крестьянским обществам и товариществам». При правильной организации дела все эти меры могли бы, по мнению представителей земства, дать двойной эффект, поскольку, «помимо сбережения в карманах мелких съёмщиков нескольких рублей на каждой десятине арендованной земли», они предоставили бы «Земству возможность на арендованных участках знакомить население с улучшенными орудиями и выгодой употребления машин».[27]
Самарский губернатор Брянчанинов также полагал, что наделение крестьян земельными угодьями из пустующих государственных земель «на правах, соответствующих современному положению государственных крестьян, должно составлять одну из неотложных забот Правительства, так как приобретение крестьянами в собственность частновладельческих имений, при наличности конкуренции со стороны капиталистов, является чрезвычайно затруднительным, а иногда и совершенно невозможным».[28]
Однако проблема, по мнению самарского губернатора, заключалась не только в малоземелье. Брянчанинов, с тревогой отмечая, что из года в год увеличивается необходимость выдачи нуждающимся крестьянам всевозможных ссуд и пособий за счёт казны, указывал, что такая ситуация является в значительной степени следствием отсутствия «у значительной части крестьянского населения всякой заботы по обеспечению себя не только семенами, необходимыми для ведения крестьянского хозяйства, но даже продовольствием». При этом он обращал особое внимание на то, что, хотя меньшая часть крестьян действительно находится в безвыходном положении, «огромное большинство, имея и достаток и возможность добыть необходимые средства работой, всеми способами стремятся ввести в заблуждение местные власти, чтобы получить даровой хлеб на пропитание и обсеменение полей».[29] К тому же, наряду «с заявлениями о крайней нужде, …со всех сторон приходится слышать, что народ уклоняется от работ. Землевладельцы и арендаторы жалуются на затруднения в приискании рабочих, несмотря на весьма незначительный спрос в сельских хозяйствах на рабочие руки… Такое печальное явление, подмеченное мною и в предыдущие года недородов, объясняется совокупностью причин, таящихся в самом складе крестьянской жизни, …причём… большое значение имеют повторяющиеся из года в год недороды хлебов и связанное с ними принятие широких мер помощи со стороны Правительства и благотворительных учреждений. Меры эти, при существующем положении хотя и неизбежные, в значительной степени парализуют самодеятельность населения, поощряя лень и тунеядство».[30]
Многие правительственные чиновники также осознавали опасность складывавшейся ситуации. Так, в записке Департамента земледелия Министерства земледелия и государственных имуществ «О мерах к распространению усовершенствованных сельскохозяйственных машин и орудий» отмечалось, что неотложнейшей задачей российского земледелия является улучшение сельскохозяйственной культуры и разумная организация сбыта сельскохозяйственной продукции. «Технические успехи, сделанные в этой области и выразившиеся, между прочим, в появлении множества усовершенствованных орудий и машин, коснулись России менее, чем какой-либо другой из крупных земледельческих стран, успевших, благодаря широкому применению машин в сельскохозяйственном деле, высоко поднять у себя производительность труда земледельца». В записке указывалось также, что особую важность данная задача приобретает в условиях всё более возрастающей конкуренции земледельческих стран, поскольку для удержания занятых каждой из стран-экспортёров зерна на мировом рынке позиций «необходимо принимать возможные меры к удешевлению производства, пользуясь в самых широких размерах теми новыми данными, улучшенными приёмами и проч., которые предлагаются агрономической наукой и практикой. Россия, отличаясь сравнительно с конкурирующими с нею странами низким уровнем техники сельскохозяйственного производства, если и продолжает усиленно отправлять сельскохозяйственные продукты за границу, то при этом излишне напрягает свою вывозную способность в ущерб продовольствия своего собственного населения».[31]
Настаивая на необходимости покровительства российскому сельскому хозяйству, руководство МЗиГИ сознавало, что «при тех условиях, на которых устроилась экономическая жизнь в России», когда и развитие обрабатывающей промышленности, и удовлетворительное выполнение государственного бюджета, и достижение благоприятного торгового баланса «зиждется на сельскохозяйственной промышленности и прежде всего на хлебопашестве, которое фатально вынуждено принимать деятельнейшее участие в нашем экспорте, вывозя громадное количество зерна за границу», помогать такой экспортоориентированной отрасли народного хозяйства чрезвычайно сложно, поскольку «простейшая излюбленная форма поддержки всяких видов промышленности путём таможенного покровительства и искусственного поддержания высоких цен на продукты тут неприложима». Тем не менее, аграрное ведомство настаивало на необходимости такой поддержки, например, при помощи регулирования тарифов на перевозку хлебных грузов.[32]
На рубеже 1890-х–1900-х годов неоднократно поднимал вопрос (главным образом в бюджетных «Всеподданнейших докладах») о необходимости начала аграрной реформы и С. Ю. Витте. Безусловно, Министр финансов не мог не понимать, что, несмотря на успешное проведение финансовой реформы, быстрое развитие промышленности и торговли и ряд других успехов, всё это «не создаёт ещё общегосударственного благосостояния»; экономическое положение государства зависит, в конечном счёте, от материального благосостояния населения, «главную массу которого составляет у нас сословие крестьянское».[33] Указывая, что финансовое ведомство делает всё от него зависящее для облегчения положения крестьянства (корректировка таможенной политики, снижение текущих выкупных платежей, что привело к концу 1890-х гг. к практически полному устранению недоимочности по этой статье, изменение порядка взимания сборов с надельных земель и т.д.)[34], Витте вместе с тем отмечает, что сами по себе эти меры не способны принципиально изменить ситуацию, покончить «с самым существом сельскохозяйственного промысла в его экстенсивной форме, преобладающей в России…».[35] Куда большее значение имели, по мнению Министра финансов, те меры, которые были приняты с целью ограничения круговой поруки[36]; однако и они сами по себе были явно недостаточны.
Основную причину всех трудностей российской деревни «следовало бы искать в неопределённости имущественных и общественных отношений крестьян, порождающей многообразные затруднения в самом распорядке ведения личного хозяйства». Причиной этой неопределённости Витте считает серьёзнейшие пробелы, существующие в законодательстве о крестьянах, а также несоответствие этого законодательства потребности населения в прочном правопорядке: в своих гражданских правоотношениях крестьяне должны руководствоваться частично Положениями 19 Февраля 1861 года, частично – общегражданским законодательством, «преимущественно же – местным обычаем»; а обычное право, вполне приемлемое «в патриархальном быту, не может удовлетворить потребностей уже значительно усложнившейся жизни нашего крестьянского населения».[37]
Поэтому С. Ю. Витте, начиная с 1899 года, настаивал на том, что существующие проблемы не могут быть устранены при помощи частичных изменений в законодательстве, корректировки налоговой политики и т.п.; по его мнению, необходимо было разрешение «общих принципиальных вопросов сельского устройства, от того или иного направления которых зависит весь ход дальнейшего законодательства».[38]
13 апреля 1898 г. С. Ю. Витте была внесена записка в Комитет Министров о необходимости образования вневедомственной комиссии для всестороннего выяснения потребностей сельского хозяйства России и для пересмотра тех положений законодательства о крестьянах, которые регулировали личные, имущественные и общественные права крестьян; 2 мая того же года им была представлена вторая записка с соображениями по определению первоочередных задач проектировавшейся комиссии; наконец, в октябре 1898 г. последовало Всеподданнейшее письмо С. Ю. Витте, в котором аргументировалась необходимость безотлагательного осуществления мероприятий по решению крестьянского вопроса. Все эти попытки Министра Финансов не увенчались успехом; тем не менее, по представлению Витте вскоре после этого была уничтожена круговая порука при взыскании с крестьян податей, а также был изменён паспортный устав, установивший для них значительно большую свободу в передвижении.[39] И только в 1902 году Витте удалось добиться существенного успеха – 22 января под его председательством начало свою работу Особое Совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Вот как писал об этом один из руководителей Союза промышленных и торговых предприятий А. А. Вольский: «За дело, с невиданной в России энергией, взялись уездные и губернские комитеты. Зашевелились лучшие в России люди. Им почудился желанный поворот к лучшим дням, к тому стяжанию богатства и к той решительной борьбе со скудостью, которых Россия ждёт и не дождётся вот уже более 70 лет».[40]
Опираясь на мнение большинства членов местных комитетов, С. Ю. Витте в 1904 году в своей знаменитой «Записке по крестьянскому делу» сформулировал основные предложения по решению аграрного вопроса. Витте исходил из того, что необходимо стремиться к устранению сословной обособленности крестьян во всех тех областях, «где сохранение сословных отличий не обусловлено действительной пользой и потребностями времени» (эта оговорка необходима была потому, что царским Манифестом от 26 Февраля 1903 года Особому Совещанию предписывалось исходить из необходимости «сохранить крестьянам сословный строй и неотчуждаемость от крестьянского владения надельных земель») и максимально приблизить тем самым крестьянский правопорядок к общегражданскому: везде, где только возможно, «частноправовые отношения крестьян должны быть нормированы общегражданским законом».[41] Только таким путём, по убеждению Председателя комитета министров (пост Министра Финансов Витте к этому времени уже покинул, сохранив, тем не менее, за собой руководство Особым Совещанием), возможно было развитие в крестьянстве «духа хозяйственной предприимчивости и самодеятельности», без которого «всевозможные меры в области экономики и сельскохозяйственной техники принесут… лишь ничтожную пользу».[42]
Будучи связан другим указанием Николая II: «В основу сих трудов [Особого Совещания] положить неприкосновенность общинного строя крестьянского землевладения, изыскав одновременно способы к облегчению отдельным крестьянам выхода из общины»[43], – Витте, опираясь на поддержку комитетов и исходя из того, что очевидные всем недостатки общинного землевладения не компенсируются никакими существенными преимуществами такого способа хозяйствования на земле, трактует это указание весьма широко, утверждая, что «переход от общинного владения к личному желателен, но без каких-либо принудительных к тому мер»; в то же время недопустимо не только покушение на неприкосновенность общины, но и всякие попытки принудительного удержания в общине отдельных крестьян, и потому каждый из общинников «должен иметь право выделить свою часть в личное владение независимо от согласия остальных» [44] (правда, при наличии механизма, призванного защитить интересы остающихся в общине крестьян).
Деятельность Особого Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности вызвала широкий резонанс в российском обществе; с особой остротой вспыхнула дискуссия о судьбе общины; способствовал этому и сам С. Ю. Витте, стремившийся обеспечить поддержку общественным мнением своей позиции и активно использовавший в этих целях периодическую печать. Тем не менее, самодержавие вплоть до 1905 года так и не решилось приступить к радикальной аграрной реформе; многочисленные предложения игнорировались. Под давлением консерваторов во главе с Министром внутренних дел В. К. Плеве в 1904 г. Николай II прервал работу Особого Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Как писал А. Ф. Кони, Витте в очередной раз пришлось на себе «испытать свойства излюбленной им системы управления». После закрытия Совещания «все его работы [были] погребены в архиве министерства внутренних дел, а выдающиеся члены Совещания из приглашённых местных деятелей подверглись гонению со стороны министра внутренних дел Плеве».[45] Новое совещание по крестьянскому вопросу под председательством И. Л. Горемыкина, состоявшее, по мнению Витте, «преимущественно из поклонников оставления крестьян в стадном состоянии»[46], исходило в своей работе из необходимости сохранения общинного устройства крестьянского землевладения; вскоре после 17 Октября 1905 г. оно было закрыто, не оставив после себя практически никаких следов. И лишь Первая российская революция заставила властные структуры начать (хотя и в исключительно неблагоприятной ситуации) кардинальную перестройку аграрных отношений.
[1] РНБ. Ф. 781. Д. 163. Л. 1–3.
[2] Там же. Л. 7–8.
[3] Там же. Л. 9об.–10.
[4] Там же. Л. 15об.
[5] Там же. Л. 11.
[6] Там же Л. 16об.
[7] РГИА. Ф. 560. Оп. 38. Д. 182. Л. 175.
[8] РГИА. Ф. 1276. Оп. 2. Д. 388. Л. 13.
[9] Лохтин П. Состояние сельского хозяйства в России сравнительно с другими странами. Итоги к ХХ веку. СПб., 1901. С. 142–143.
[10] Там же. С. 143.
[11] Там же. С. 160.
[12] Там же. С. 227.
[13] Там же. С. 299.
[14] Там же. С. 302.
[15] Там же. С. 302–303.
[16] Пестржецкий Д. Опыт аграрной программы. СПб.,1906. С. I.
[17] Там же. С. 19, 21.
[18] Там же. С. VII.
[19] Там же. С. VIII.
[20] Там же. С. IX.
[21] РНБ. Ф. 772. Д. 11. Л. 1.
[22] РНБ. Ф. 772. Д. 12. Л. 1–10.
[23] РНБ. Ф. 772. Д.15. Л. 1–2об.
[24] РНБ. Ф. 772. Д. 9. Л. 1–2об.
[25] Там же. Л. 2об.
[26] ГАСамО. Ф. 5. Оп. 30. Д. 17. Л. 1,2.
[27] Там же. Л. 2об., 4об., 5.
[28] ГАСамО. Ф. 3. Оп. 233. Д. 1739. Л. 4.
[29] ГАСамО. Ф. 3. Оп. 233. Д.1541. Л. 2, 2об., 7, 7об, 8.
[30] Там же. Л. 14–15.
[31] РГИА. Ф. 395. Оп. 1. Д. 985. Л. 46.
[32] Там же. Л. 36об., 37.
[33] Витте С. Ю. Всеподданнейший доклад о государственной росписи… на 1900 г. // Народное хозяйство 1900. № 1. С. 210.
[34] Там же. С. 210, 213.
[35] Витте С. Ю. Всеподданнейший доклад о государственной росписи… на 1899 г. Б/г, б/м. С. 14.
[36] Витте С. Ю. Всеподданнейший доклад о государственной росписи… на 1900 г. // Народное хозяйство 1900. № 1. С. 213.
[37] Витте С. Ю. Всеподданнейший доклад о государственной росписи… на 1899 г. Б/г, б/м. С. 20.
[38] Там же. С. 21–22.
[39] РГИА. Ф. 1622. Оп. 1. Д. 729. Л. 14.
[40] Вольский А. А. Производительные силы и экономическо-финансовая политика России. СПб.,1906. С. 9.
[41] Витте С. Ю. Записка по крестьянскому делу Председателя Высочайше утверждённого Особого Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности. СПб.,1904. С. 22–23.
[42] Там же. С. 4.
[43] Цит. по: Витте С. Ю. Записка по крестьянскому делу… С. 48.
[44] Витте С. Ю. Записка по крестьянскому делу… С. 33.
[45] Кони А. Ф. С. Ю. Витте // Собр. соч. Т. V. С. 254.
[46] РГИА. Ф. 1622. Оп. 1. Д. 729. Л. 15.
Добавить комментарий