Введение всесословной воинской повинности на Кавказе. Конец XIX – начало XX вв.

ЛАПИН  В.В.

ВВЕДЕНИЕ  ВСЕСОСЛОВНОЙ  ВОИНСКОЙ  ПОВИННОСТИ  НА  КАВКАЗЕ. Конец XIX – начало XX вв.

Доклад для конференции «Власть, общество, реформы в России. История, источники, историография».

В дореволюционной России военный фактор имел большое, а нередко и определяющее значение в решении многих экономических, социальных и политических вопросов. Поэтому любая реформа в военной области затрагивала в той или иной степени интересы различных групп населения. Создание корпуса нормативных документов и осуществление самих преобразований на практике осложнялось многонациональным составом населения империи. Различные территории различались между собой типами социокультурного развития, воинскими традициями и уровнем политической лояльности. На Кавказе все эти проблемы встали во весь рост при введении всесословной воинской повинности во второй половине XIX века. Вдохновитель и проводник реформы 1874 года военный министр Д.А. Милютин был убежденный сторонник унификации норм службы всеми подданными императора, поскольку считал армию средством воспитания населения, его русификации. По его мнению, единство вооруженных сил «цементировало» державу, а всякого рода льготы «по местным условиям» называл опасными поблажками явным и  скрытым сепаратистам. Другой точки зрения придерживались те, кто считал невозможным немедленное уравнение всех народов России при призыве на военную службу, объясняя это разным уровнем их культурного уровня и политической лояльности. К их числу принадлежал известный публицист Р.А. Фадеев, а также представители кавказской администрации. Последние понимали, что попытки уравнять в плане воинской повинности Рязанскую губернию и Дагестанскую область скорее всего приведут к массовым волнениям горцев.

Все доводы сторонников Д.А. Милютина имели политический характер, поскольку армия в данном случае рассматривалась как инструмент укрепления империи «изнутри». Для увеличения военного потенциала страны постановка под ружье кавказского населения имела второстепенное значение. Фактически до Первой мировой войны вооруженные силы России не испытывали дефицита в живой силе даже при исключении из призывного контингента нескольких миллионов нерусских. Главной причиной того, что правительство пыталось использовать местные людские ресурсы на Кавказе, была высокая смертность войск,  укомплектованных  уроженцами великорусских губерний, и жестоко страдавших от непривычного климата. Войска из местных жителей оказались бы намного более приспособленными для действия в специфических условиях края, что особенно ценили военные.[1]

До присоединения Кавказа к России военные организация местных народов и государств полностью соответствовала  их социальному укладу: в регионах, где торжествовал принцип военной демократии, создавались народные ополчения. Там, где происходило утверждение элементов феодального строя, возникали княжеские дружины, из общей массы населения выделялись воинские сословия. Население многих районов в постоянных междоусобицах приобретало  навыки обращения с огнестрельным и холодным оружием.[2] С точки зрения военных население Кавказа представляло собой «прекрасный материал» для воспитания солдата.[3] Однако мотивация жителей Кавказа бравшихся за оружие (самозащита, месть за родственника, повышение социального статуса, захват военной добычи, выполнение роли кунака или вассала, священная война с иноверцами), не соответствовала принципам, на которых строилась регулярная армия.  Военно-мемориальный комплекс Кавказа еще ждет своего исследователя, но ряд признаков позволяют судить о его общей «антимперской» направленности. Длительный процесс покорения оставил неизгладимый след в памяти народов. Герои многих сказаний и песен совершали свои подвиги в боях с русскими. В первой половине XIX века рекрутчина  была более страшным пугалом для всех жителей Кавказа, чем возможные притеснения экономического характера (налоги и повинности). Правительство своими действиями подтверждало то, что оно рассматривает солдатчину как одно из карательных средств. В 1840 году Николай I повелел всех определенных на военную службу «за наказание» горцев и других коренных жителей Кавказа и Закавказья отправлять в отставку после 15 лет службы, но только при условии так называемого «беспорочного» поведения, что на практике было практически невозможным.[4] В 1845 году Николай I повелел по «прежним примерам» отправлять горских аманатов (заложников) взрослых  в армию, а несовершеннолетних — в кантонисты.[5] Поэтому все попытки упорядочить набор в милицию воспринимался как введение рекрутчины и вызывал волнения разного характера.[6]  Несмотря на принципиальное изменение характера воинской повинности по закону 1874 года, негативное отношение к призыву в народных массах сохранялось.

Альтернативой призыву могла быть вербовка, успешно применявшаяся, например, в Великом Княжестве Финляндском. На Кавказе этот способ комплектования вызывал ряд осложнений.  Здесь в полки записывались не социальные аутсайдеры, а «удальцы», и воинская часть, где концентрировались такие элементы, являлась откровенным издевательством над идеей превращения армию в «народную школу». Несмотря на это, очень живучей была идея вербовкой в армию ввести в рамки законности «беспокойные элементы», неспособные к мирному труду.[7] Другим доводом в пользу введения воинской повинности служило то, что формирование постоянных частей позволит сократить численность милиции, а затем отказаться от ее сбора. Это стало бы важным шагом на пути  демилитаризации края, поскольку именно существование милиции «…поддерживает привычку к оружию и препятствует развитию гражданственности в целых массах туземного населения».[8]

При выработке правил призыва коренного населения Кавказа правительство учитывало уровень его политической лояльности. Хотя мусульманские милиции принимали активное участие в боях под царскими знаменами, власть относилась к азербайджанцам и северокавказским горцам с большим подозоением.[9] Недоверие, которое правительство со времен Николая I испытывало к армянам, на рубеже XIX-XX вв. переросло в опасение того, что их политическая активность в конечном итоге станет угрозой единству империи. Если в верности грузин не сомневались, то к армянам российские «державники» относились негативно, используя лексику и аргументацию антисемитского характера.[10] При выработке правил несения службы чиновникам приходилось учитывать и взаимную неприязнь между различными этносами, исключавшую совместное пребывание в одной части. Значительным препятствием оказалось отсутствие органов общественного управления  и документов по учету населения, без которых призыв новобранцев и резервистов был практически невозможен. Таким образом, введение всесословной воинской повинности на Кавказе было крайне осложнено рядом обстоятельств политического, социального и культурного характера.

Тем не менее, Милютин добился того, что в 1872 году специальное совещание приняло проект, разработанный полковником генерального  штаба Краевичем, по которому все население Кавказа призывалось по общим правилам, с незначительными отсрочками. Однако это не означало поражения тех, кто был категорически против этих принципа «универсальности».  Губернатор Дагестана кн. Меликов в особом мнении  заявил, что первый же набор вызовет массовые волнения, и предлагал сохранить на восточном Кавказе принцип добровольности.[11] Кавказский наместник в.к. Михаил Николаевич также считал  введение воинской повинности в крае на общих с Россией основаниях не целесообразным и даже опасным. Он предлагал отложить введение этой повинности до установления полного спокойствия в крае и заняться постепенной подготовкой туземцев к службе в регулярной армии. Переходной формой могли бы служить вспомогательные части, укомплектованные на добровольной основе, с русским офицерским составом, 5-6-летним сроком службы, форменным обмундированием, унифицированным вооружением и регулярным обучением. Мусульмане, по мнению наместника, должны были служить отдельно от христиан.[12] Фактически это была поддержка программы  Р.А.Фадеева, который не сомневался в необходимости вводить на азиатских окраинах  общую для всей страны схему комплектования, но делать это предлагал постепенно под видом ополчения, приводя его шаг за шагом  «…к более строгой обязательности, дисциплине и регулярности».[13]

           По мнению Фадеева, начало должно быть положено формированием кадров для 20-ти туземных батальонов (дивизионов), причем  офицеры должны быть из русских, знакомых с местными условиями, а унтера (урядники)- из туземцев. Не должно быть никаких элементов и даже символов казачьей организации, которой горцы боялись как огня. Следовало максимально использовать «природные» склонности туземцев: грузины, армяне и часть дагестанцев должны были формировать пехотные части, а остальные горцы и азербайджанцы – кавалерию. Поскольку грузины в наибольшей степени были готовы к службе в регулярных войсках, предлагалось на каждый батальон навербовать полуроту добровольцев-охотников, которые во время мобилизации занимали бы место унтеров. Каждая часть имела заранее составленный корпус резервистов, которые обучались бы стрельбе во время специальных состязаний на народных праздниках. В военное временя, когда население изъявляло наибольшую готовность служить, предполагалось проводить сбор ополчения по одному с 40 душ, всемерно избегая на первых порах организационных форм, которые напоминали бы рекрутчину.

Другим способом военного обучения грузин Фадеев считал формирование постоянных  учебных рот, в которых местная молодежь проходила бы военное обучение продолжительностью в один год. Офицерами этих батальонов могли быть туземные дворяне, которые в мирное время жили бы в своих домах, получая половинный оклад жалования. Отмечая стойкость армянских дружин в обороне крепостей, Фадеев предлагал сформировать из них 17 гарнизонных батальонов, которые принесут пользу высвобождением полевых войск. Эти батальоны могли проходить «упрощенную» подготовку. Постоянные сотни, опять же сформированные на строго добровольных началах, должны стать для горцев школой строевых унтер-офицеров. При подобной организации в мирное время  под ружьем находилось бы 20 грузинских кадровых полурот из охотников, 250 унтеров для батальонов армянского ополчения, обучаемых при войсках, 15 постоянных горских, 4 курдских и 6 азербайджанских сотен общей численностью около 5000 человек, что не могло считаться большим отягощением для многочисленного населения Кавказа. В случае войны эти кадры могли стать основой для формирования  60-тысячного ополчения.[14] Идея постепенного превращения иррегулярных формирований в регулярные подпитывалась удачными примерами того, как некоторые  милиционные отряды стали «прародителями» армейских полков. В 1851 году охрана Озургетского уезда была доверена созданной сотне Гурийской пешей милиции.[15] В 1877-1887 гг. эта иррегулярная часть называлась Гурийской пешей дружиной, после чего стала именоваться 3-я Кавказская туземная стрелковая дружина и в 1899 году стала основой 7-го Кавказского стрелкового батальона.

На специальном совещании 1875 года опять победили сторонники «особого» пути Кавказа, несмотря на активность военного министра Д.А. Милютина, призывавшего путем унификации воинской службы «…слить Кавказ с общим государством и облегчить населению империи одну из самых важных государственных повинностей».[16] Совещание решило: не все народы готовы в одинаковой степени к радикальным переменам в области военной организации.[17] Специальный комитет, начавший свою работу в Тифлисе осенью 1876 года,  рекомендовал не вводить «общеобязательную» воинскую повинность сразу, а  «…приводить способы призыва и отбывания службы в соответствии с особенностями местных условий, жизни и традиций народа». Христианское население Закавказья (грузины и армяне) по своему гражданскому и культурному уровню было признано вполне готовым к несению воинской повинности на общих основаниях, с допущением на первых порах некоторых «облегчений». Такую же позицию занял комитет и по отношению к азербайджанцам, мотивируя ее тем, что мусульмане Поволжья, Урала и Крыма призываются на общих основаниях. Остальных мусульман (горцев Северного Кавказа) комитет назвал недостаточно надежными и не готовыми к службе в регулярной армии.[18] Эта точка зрения стала преобладающей, и на ее основе началась адаптация закона о воинской повинности применительно к населению Кавказа.

Русско-турецкая война 1877-78 гг. прервала работу по разработке положения о воинской повинности на Кавказе, и дала новые материалы для размышлений. С одной стороны, власти были напуганы мощным восстанием в Чечне и Дагестане, которое по своим масштабам и накалу было вполне сравнимо с самими горячими годами во время борьбы с Шамилем. Немалое число бывших подданных России из числа кавказских уроженцев оказалось во вражеском стане, в том числе – несколько бывших чинов императорского конвоя. С другой стороны, массовая и добровольная запись в иррегулярные формирования позволила довести их численность в 1878 году до 40 тысяч человек, причем боеспособность многих полков, в том числе и мусульманских, оказалась выше всяких ожиданий. Таким образом, правительство и военное начальство увидело, что в случае надобности людские ресурсы края оказывались в их распоряжении, и регулярная армия получала помощь в виде многочисленных вспомогательных частей, вполне пригодных к использованию на местном театре военных действий. Таким образом, вопрос о привлечении туземцев на службу в известной мере терял свою остроту. Правда, при этом оставалась нерешенной проблема использования службы как средства русификации, но в глазах военного начальства, которое и задавало тон на всех  совещаниях по воинской повинности, эта «гражданская» проблема уступала по своей значимости чисто военным задачам.

После Русско-турецкой войны 1877-78 гг. разработка положения о воинской повинности на Кавказе была поручена одному из помощников Кавказского наместника генерал-майору Шаликову, составившему проект, который при незначительных изменениях и был реализован на практике. 2 февраля  1883 года Главный штаб подготовил всеподданнейший доклад  «О применении правил устава о воинской повинности к населению Кавказского и Закавказского края.» Этот документ интересен тем, что в нем отразились виды военного ведомства на проблемы привлечения к военной службе инородцев различных вероисповеданий и различных культурных типов.

«Высочайше одобренные» «начала» применения воинской повинности к населению Кавказа заключались в следующем:

«1) Условия применения общеобязательной воинской повинности должны быть согласованы с особенностями и разнообразными интересами каждого из туземных племен, а также с ныне существующей формой отношения их к военной службе, дабы избежать по возможности, всяких потрясений и нарушения спокойствия в крае, имея лишь в виду установить на первое время принцип общеобязательной воинской повинности.

2)Туземное население края должно привлекаться к службе в составе туземных вооруженных сил постоянно или временно собираемых;

• С целью более успешного хода военного образования постоянных туземных частей войск следует допустить включение в каждую из них известного числа  чинов русского происхождения из регулярных войск, кои должны служить вместе с тем проводником общеобразовательных начал в массу туземного населения.
• Все особенности в применении правил о воинской повинности к каждому из туземных племен Кавказского края должны, однако, иметь временный характер и давать возможность к постепенному сообразно с местными обстоятельствами переходу к общим формам и условиям отбывания воинской повинности, установленным внутри государства.

5)Применение этих правил должно иметь место относительно всех без исключения народностей Кавказа.

Применение Устава о  воинской повинности к населению Кавказского края не должно быть сопряжено с обременением Государственного казначейства новыми расходами».[19]   Предполагались следующие отступления от общих правил: расширение льгот, их подгонка под местные условия; разрешение выставлять за себя родственника-добровольца; предоставление «обществам» права решать: кого посылать  на действительную службу, а кого сразу зачислять в запас, Предусматривалось также проведение жеребьевки в каждой общине, а не в административном центре; разверстка призыва производилась по племенам и родам; отдельно рассчитывалось число призываемых  христиан и мусульман. Допускались упрощенные формы составления документации и медицинского освидетельствования.[20] Из не туземного населения Закавказья предполагалось сформировать конный полк из немцев-колонистов и русских сектантов. Генерал А.М. Дондуков-Корсаков отмечал, что привычка туземцев получать жалование не позволяет сразу перевести их на положение нижних чинов регулярных войск, получающих довольствие от казны. Надо их переводить на натуральное довольствие постепенно, постепенно же и сокращая жалование.[21] Предполагалось склонить горцев Кубани к казачьей службе. Из христианского  населения Закавказья предполагалось сформировать  3 пешие дружины и 1 конный полк,  из мусульман Закавказья – 1 конный полк, из горцев – 2 конных полка в Дагестане, 1 конный полк в Терской и отдельный конный дивизион в Кубанской области. Для укомплектования этих частей требовалось ежегодно 2200 человек.[22] Введение всеобщей воинской повинности рассматривалось властями как одна из важнейших мер, нацеленных на скрепление отдельных частей империи в единое целое, на преодоление дестабилизирующих различий в культуре. «Понятие о всеобщей обязанности каждого подданного становиться в ряды защитников общего отечества есть связующее начало политического единства государства. Исключение какой-либо части населения из этой общей священной обязанности  узаконяет сепаратизм, закрепляя за этим населением исключительное положение, и тем создает излишнюю преграду к слиянию всех разнородных национальностей в одно целое. С другой стороны, подобное изъятие, ведя за собой увеличение тягости военной повинности с остального населения государства, является по отношению к нему такою мерой, которая может вызвать справедливые с его стороны сетования…» — писал автор доклада.[23] В этом документе также в нескольких случаях видны противоречия, а также противопоставление военных и политических резонов. Так, например, горцы Северного Кавказа признаются одновременно наиболее не надежными, но и наиболее ценным военным материалом. Сам принцип предоставления туземцам Кавказа ряда льгот при отбывании воинской повинности рассматривался как инструмент государственной консолидации: «Чем ближе будет применен к Кавказу общий устав о воинской повинности, тем более уравняется для всего населения империи тягость одной из самых важных государственных повинностей, чего требует и общий государственный интерес и справедливость, и тем скорее Кавказ сделается русской областью  не по одному названию. По сим соображениям, все  особенности в применении правил о воинской повинности по каждому из туземных племен Кавказского края должны иметь временный характер и давать возможность к постепенному, сообразно с местными обстоятельствами, переходу к общим формам и условиям отбывания воинской повинности…»[24] Большое значение автор записки придавал тому обстоятельству, чтобы не писать для туземцев новый устав, а вводить указанные положения на условиях временного исключения из общих правил, чтобы затем,  в случае надобности, было легче приводить туземцев к общему знаменателю.[25]

При таких нормах призыва  край давал в ряды армии 0,33% мужского населения, тогда как на остальной  территории эта норма составляла 2%. Слияние туземных частей с русскими войсками в докладе признавалось возможным только в том случае, если  в каждой такой части будет русский кадр офицеров и солдат. При этом русские нижние чины должны быть унтерами, прошедшими через учебные команды. Частям, формируемым из местного населения вполне можно доверять функции местных и конвойных команд  «В этом отношении потребуются только изъятия для некоторых племен, отличающихся дикостью нравов, дурными наклонностями, сомнительной преданностью правительству, коим было бы опасно доверить охрану спокойствия и порядка или сбережение казенного имущества».[26] Число офицеров- местных уроженцев не должно в каждой части превышать 33%, следовало избегать их назначения командирами частей.

Очень важным пунктом доклада являлось положение, по которому предлагалось не иметь в туземных полках вольноопределяющихся, чтобы побуждать кавказскую молодежь, желающую служить, поступать в русские войска, «…где они скорее усвоят русский язык и особенности русской жизни, которые они и могут впоследствии проводить в туземные войска, достигнув офицерского чина, если пожелают перейти туда на службу».[27]

После того, как было принято принципиальное решение о том, что отбывание воинской повинности в натуральной форме распространяется только на христианское население Кавказского края, приступили к установлению правил  «временного налога с мусульманского населения Закавказья и инородческого населения Терской и Кубанской областей взамен личного исполнения воинской повинности». Общая сумма налога исчислялась в 527 400 руб. в год и оставалась «… без изменений впредь до того, пока ежегодный контингент новобранцев с прочего, подлежащего отбыванию воинской повинности натурой туземного населения поименованных местностей не будет превышать двух человек с тысячи». Кроме того, при освобождении от натуральной повинности инородцев-мусульман Ставропольской губернии  ожидалось поступление в казну еще 11520 руб. Поскольку одним из принципов введения воинской повинности на Кавказе было исключение дополнительных значительных расходов казны, вышеуказанная сумма должна была полностью покрыть затраты на формирование новых частей. Налог водился с 1888 года с отсрочкой до 1890 года в Батумском, Артьинском, Сухумском, Черноморском округах и в Карсской области, а его сбор осуществлялся с помощью почетных лиц, специальных комиссий и т.д.[28] Если осетины воспринимали исключение их из списков подлежащих призыву как оскорбление их воинских доблестей, то ингелойцы (принявшие ислам грузины в Кахетии) рассматривали солдатчину как наказание, и потому возвращение их в лоно православия сразу связывалось со столь непопулярным изменением быта.[29] Первые подали прошение принимать в армию мусульман-осетин наравне с христианами.[30] Ингелойцы-христиане же, наоборот, платили налоги вместе с ингелойцами- мусульманами «… так как подобная мера отразилась бы весьма неблагоприятно на трудной и без того деятельности нашей духовной миссии по распространению православия среди ингелойцев…». С положением о налоге оказались не согласны  представители Кодификационного совета и Министерства финансов – заявили, что нарушается положение ст.1-й и 2-й Устава – о запрете выкупа.  «… Налог этот будет иметь вид денежного выкупа и все различие его от денежного выкупа будет выражаться в том, что следующая за освобождение от воинской повинности денежная сумма будет взимаема не прямо и исключительно с тех лиц, которые освободятся от воинской службы по поводу уменьшения контингента, но будет распределяться на всю группу  населения, поставляющую меньшее число новобранцев в войска.  Такую форму выкупа можно сравнить с тем, как если бы какому-нибудь сельскому или иному обществу было предоставлено поставить меньшее число новобранцев в войска, а за недостающее число лиц предоставить соответствующий денежный выкуп…»[31] Однако доводы юристов не были признаны основательными, и положение о сборе военного налога вошло в силу.

Особо рассматривался вопрос об отбывании воинской повинности кочевым населением Ставропольской губернии.  Ногайцы, составлявшие здесь подавляющее большинство, с конца 1850-х годов находилось в неопределенном положении по отношению к отбыванию воинской повинности, поскольку готовились к переселению в Турцию, но под разными предлогами откладывали осуществление этого намерения. В 1861 г. всех ногайцев переписали в государственные крестьяне, предоставив 8-летнюю льготу по рекрутчине.  Когда льготный срок истек, ногайцы стали требовать разрешения на выезд. Военное и местное гражданское начальство сочли полезным сохранить ногайцев в рядах российских подданных и временно, до издания «всеобъемлющего» закона о воинской повинности  заменили поставку рекрута выплатой 570 руб. за каждого призывника. Чтобы  остудить эмиграционные настроения, выездные документы выдавались  только тем, кто мог заплатить вперед сумму 10-летних податей.[32] В 1889 году было окончательно решено, что инородцы Ставропольской губернии вместо действительной службы платят денежный налог в размере 8950 рублей с кочевого и 1050 рублей с оседлого населения. Раскладка этого налога производилась пропорционально уже выплачиваемым  податям с применением тех же методов исчисления обложения.[33] Окончательно вопрос о том, как должны служить жители Ставропольской губернии разрешил Александр  III.  Осетины-мусульмане служили вместе со своими христианскими соплеменниками, русское и прочее нетуземное население – на облегченных условиях, а инородцы – как все прочие кавказские магометане.[34]

К практическим мерам по введению воинской повинности в Закавказье приступили с большой осторожностью. В 1887 году Военный совет постановил создать первоначально 4 стрелковых и 4 резервных дружины, причем в первый год комплектовалась только полвина этих частей с использованием ресурсов Гурийской и Грузинской дружин, которые расформировывались. Во главе стрелковых дружин поставили бывших командиров Грузинской и Гурийской дружин полковника Эристова и полковника Чиковани, а резервных – подполковника Кашталинского и Сокольского. Эти русские офицеры командовали дружинами  в Болгарии в 1877-1878 гг. и  имели «… практический опыт управления частями, сформированными из народной массы».  Офицеры-туземцы составляли 1\3 командного состава формируемых частей.[35]

Власти пытались совершить постепенный переход от добровольности к обязательности службы, поэтому в первую очередь приглашались так называемые «охотники» из числа милиционеров и состоявших в упраздняемых иррегулярных дружинах. Однако, как это было уже не раз на Кавказе, местное население настороженно относилось к нововведениям и не спешило записываться в армию. Так из Гурийской и Грузинской дружин согласилось перейти в регулярную армию всего 24 человека. Причиной уклонения называли невысокое жалование (35 копеек в день — 117 рублей в год при полном казенном обеспечении), хотя это были  значительные деньги для этого региона. Милиционерам, например, платили около 25 копеек в день, причем на службу они приходили в своей одежде, а довольствие получали только при исполнении обязанностей.[36] Все части размещались в районе комплектования, поэтому новобранцы не покидали по существу родные края и сохраняли контакты со своими близкими. Дружины имели смешанный грузинско-армянский состав, но 3-я резервная дружина  почти исключительно армянская. Несмотря на то, что обучение новобранцев производилось в щадящем режиме, побеги приняли массовый характер, отчасти потому, что тыловые службы оказались совершенно не готовы: не хватало обмундирования, помещений и провианта.[37] Организацию призыва на Кавказе затрудняло отсутствие необходимой для того системы учета населения. Налогообложение в крае осуществлялось «по дымам», а возраст можно было определить только по внешнему виду. Поэтому важной частью военной реформы на Кавказе стало составление посемейных списков. К этому мероприятию сравнительно спокойно отнеслись жители Дагестана, Тифлисской, Бакинской и Эриванской губерний. В других местностях мусульмане  проявили недовольство, проявившееся в уклонении от составления таковых списков, в нападениях на переписчиков и в попытках переселиться в Турцию. В ряде мест в волнениях приняли участие и армяне. Волнения были вызваны в значительной степени тем, что распоряжение о списках вышло в феврале 1887 года, а положение о повинности – только три месяца спустя. В результате население, не доверявшее властям приняло составление списков за подготовку всеобщего призыва на службу.[38]

Первый акт введения в Закавказье всеобщей воинской повинности заслуживал эпитета «обескураживающий». Согласно «Ведомости о результатах выполнения населением Кавказа первого в 1887 году призыва новобранцев». Прежде всего, заметно непропорционально большое число «нетуземцев» в составе призывного контингента (7,0%). Из подлежащих призыву не явилось на сборные пункты в среднем около трети (27%). При этом число не явившихся призывников заметно различалось по местностям:  в Тифлисской губернии — 46%, в Кутаисской – 57%, в Елисаветпольской – 23%, тогда как в Эриванской только 10%, а в Дагестанской – всего 2%.[39] При всей этнической «чересполосице» Закавказья эти данные позволяют утверждать, что среди грузинского населения армия пользовалась куда меньшей популярностью, чем среди армянского.

Кавказский наместник И.И. Воронцов-Дашков во всеподданнейшем докладе от 3 октября 1906 года указал, что распространение в 1898 году на коренное население Закавказского края общего закона об отбывании воинской повинности без различия туземного и нетуземного происхождения имело неблагоприятные последствия  для русских. Местное население уклонялось от призыва всеми мыслимыми и немыслимыми способами, вследствие чего русские, выступая в качестве заместителей, отправляли в армию число призывников, непропорциональное их месту в структуре населения края. Поэтому стали создавать отдельные участки для русских.[40]   

Мусульманское население Кавказа до конца имперского периода в глазах правительства так и осталось политически неблагонадежным. «Введению всеобщей воинской повинности также препятствует религиозное предубеждение мусульман к общеобязательной военной службе и, как последствие сего, стремление их к массовому  переселению в Турцию, которое подорвало бы экономическое состояние страны и отразилось бы неблагоприятно на доходах казны, ибо татары на низменностях и в горных возвышенностях занимают земли, которые, по климатическим и почвенным условиям, невозможно было бы предоставить русским поселенцам» – писал в 1895 году Главнокомандующий гражданской частью на Кавказе.[41]

Здесь, как и на других национальных окраинах, стремление к достижению благоприятного соотношения русского и инородческого элемента в частях вступало в противоречие с необходимостью при мобилизации скорейшего развертывания частей в приграничных районах, где  почти все население, и соответственно все резервисты были теми самыми «ненадежными» инородцами. Их двух  пехотных дивизий, прикрывавших русско-турецкую границу, одна пополнялась исключительно грузинами и армянами, а другая получала только  20% русских запасных. Крепости Карс и Михайловская  увеличивали свои гарнизоны на 6450 человек за счет местных резервов, и 5000 человек поступали из России.[42] Достижение требуемых пропорций по критерию национальности требовал удлинения срока развертывания на 2-4 дня. Военные резоны уступали политическим. Военный министр считал, что риск оправдывался тем, что «…возможно большее сокращение местного элемента в войсках… Закавказья с заменой его коренным русским соответственно повысит надежность этих войск». При этом «надежность» рассматривалась как невосприимчивость к революционной пропаганде, о чем откровенно заявил начальник Генерального Штаба, полагавший, что 66% русского элемента достаточно «…для обеспечения надежности внутренней».[43]

           В проведении своей «христианской» идеи правительство оказалось в своеобразной западне. Опора на единоверцев обернулась протекцией армянам, которые и так, освободившись от угрозы насилия, стали стремительно занимать господствующие высоты в экономике и администрации края. То же было и в армии. Когда пришло время всеобщей воинской повинности, оказалось, что армянам доверять полностью военное командование не собирается. Привлечение местного населения к военной службе осложнялось тем обстоятельством, что в России отношение к воинской повинности было напрямую связано с сословным состоянием. Несоответствие социальной структуры многих народов этого региона «общероссийской» вызывало трудности при определении прав подданных при поступлении на службу. Значительно легче происходило инкорпорирование национальной элиты, поскольку местная знать поступала на службу на правах дворянства, т.е. сразу в обер-офицерские чины. Уровень руссификации национальных элит был на порядок выше, чем простого народа. Кроме того, повседневная жизнь в офицерской среде во многом совпадала с тем, что было привычно азербайджанским бекам и грузинским князьям.

В целом на Кавказе воинская повинность христианского населения представляла собой сочетание элементов милиции,  казачества и всеобщего призыва. Мусульманское население призывалось исключительно на добровольной основе и платило специальный налог. В этом регионе правительство оказалось сразу перед несколькими трудно разрешимыми проблемами.  У населения по обеим сторонам Главного хребта ратное дело было теснейшим образом связано с социальной организацией, бытом и этическими нормами. Поэтому любое изменение в форме призыва на службу оказывалось вторжением в указанные сферы и именно так воспринималось  местными жителями. Ожесточенное и длительное сопротивление, оказанное народами Северного Кавказа, особенно в Адыгее, Чечне и Дагестане, в котором религиозная составляющая имела огромное значение,  стало одной из причин стойкого недоверия правительства к мусульманскому населению этого региона. Этими факторами во многом объясняется  многообразие форм использования военных ресурсов края в имперских целях.  На Кавказе правительство продемонстрировало способность учитывать местные социокультурные реалии при проведении масштабных реформ. Политические резоны в большинстве случаев брали верх над военными или экономическими.

[1] Мегрелидзе Ш.В. Закавказье в Русско-Турецкой войне 1877-1878 гг. Тбилиси. 1972.  С.111.

[2] См. Чхатарайшвили К.А. Социальная сущность военной организации  феодальной Грузии. Тбилиси. 1987; Акты Кавказской Археографической Комиссии (далее- АКАК) Т.1. С.173; АКАК. Т.2. С.266-269, 409; АКАК. Т.9. С.143-144, 199-200; Колониальная политика российского царизма в Азербайджане. Ч.1. М-Л, 1936. С.85, 156-158.

[3] Риттих А.Ф. Племенной состав контингентов русской армии и мужского населения европейской России. СПб., 1875. С. 229-231

[4] ПСЗ II. Т.15. №13281.

[5] Российский Государственный Военно- Исторический Архив (далее- РГВИА). Ф.38. Оп.7. Д.262. Л.22; Дубровин Н. Алексей Петрович Ермолов на Кавказе // Военный сборник. 1882. №5. С.8; Исторический Архив Военно-Исторического Музея Артиллерии Инженерных Войск и Войск Связи. Ф.3. Оп.5\3. Д.10. Предположения для сформирования армянских батальонов. Л.2-12.

[6] Санакоев М.П. Из истории боевого содружества русского и осетинского народов.(ХVIII- нач. ХХ вв.). Цхинвали, 1987. С.54.

[7] Цит. по: Козубский Е.И. История Дагестанского конного полка. Петровск, 1909. С.50.

[8] Российский Государственный Исторический Архив (далее –РГИА). Ф.1268. Оп.10. 1860 г. Д.190. Л.4, об.-5.

[9] Ибрагимбейли Х.М.Россия и Азербайджан в первой трети XIX века. (Из военно-политической истории). М., 1969. С.120-121.

[10] Величко В.Л.  Кавказ. Русское дело и междуплеменные вопросы. Баку, 1990.С. 34-35, 45-46, 53.

[11] Мегрелидзе Ш.В. Закавказье….  С.108-109.

[12]  РГИА. Ф.866. Оп.1. Д.56. Л.1-16; Ф.573. Оп.6. Д.7277; Ф.932. Оп.1. Д.456. Д.411.

[13] Фадеев Р.А. Собр. Соч., т.1 СПб., 1889. Паг. 3-я. С.201.

[14] Фадеев Р.А. Собр. Соч., т.1 СПб., 1889. Паг. 3-я. С.202-206.

[15] ПСЗ II. Т.26. №25858

[16] РГИА. Ф.932. Оп.1. Д.411. Л.1-7.

[17] РГИА. Ф.932. Оп.1. Д.456. Л.2-12.

[18] РГИА. Ф.573 Оп.6. Д.7277. Л.2-15.

[19] РГВИА. Ф.400. Оп.14. Д.15769. Л.2-4

[20] Там же. Л.9-10.

[21] Там же. Л.15-17

[22] Там же. Л..21-22.

[23] Там же. Л.28об.

[24] Там же. Л.32, 33об.

[25] Там же. Л.38-39

[26] Там же. Л.41,45,53.

[27] Там же. Л.64 Всеподданнейший доклад по Главному штабу «О применении правил Устава о воинской повинности к населению Кавказского и Закавказского края».  2 февраля 1883 года.

[28] РГВИА, ф.400, оп.14, д.16071, л.2

[29] Там же. Л.34-37.

[30] Там же. Л.4 об.

[31] Там же. Л.43 об.

[32] РГИА. Ф.381. Оп.12. Д.21053. 1870г., Л. 3-17.

[33] ПСЗ III. Т.9. №5826.

[34] РГИА. Ф.381. Оп.23. Д.15112. Л. 3-7, 28, 54-56.

[35] РГИА. Ф.932. Оп.1. Д.456. Записка о сформировании в 1887 году на Кавказе туземных дружин. Л.1

[36]Там же. Л.2

[37]Там же. Л.4-7.

[38] Там же. Л.19-21.

[39]  Там же. Л.22-23.

[40] РГИА. Ф.1276. 1905 г. Оп.19. Д.44. Л.5

[41] Государственный Архив Российской Федерации (далее — ГАРФ). Ф.649. Оп.1. Д.139. Л.11

[42] Российский Государственный Архив Военно-Морского Флота (далее -РГА ВМФ) Ф.418. Оп.1. Д.1198. Л.57.

[43] Там же. Л.55.